Том 1. Произведения 1926-1937

«Дверь в поэзию открыта…»

Александр Иванович Введенский родился (да простит он нам этот тон академического биографизма) в Петербурге 23 ноября (6 декабря нов. ст.) 1904 г., в день благоверного великого кн. Александра Невского, именем которого был назван. Отец его, Иван Викторович, оставлявший, по словам близких, впечатление «странное и мрачное», был экономистом; мать, Евгения Ивановна, происходившая из дворянской семьи (урожденная Поволоцкая), — известным врачом-гинекологом. В семье было еще трое детей — более любимый отцом брат Владимир, ставший адвокатом (до воины был репрессирован, однако довольно скоро вернулся домой и умер в начале семидесятых годов), и сестры — Евлалия, писавшая стихи, и Евгения, — обе умершие от туберкулеза, одна а детстве, другая — взрослой, в конце второй мировой войны. Семья жила на Съезжинской улице Петербургской (Петроградской) стороны, с которой связана и вся дальнейшая жизнь Введенского. Учился он в гимназии, потом в школе им. Л. Д. Левтовской на углу Большого проспекта и Плуталовой улицы, которую окончил в 1921 г., не сдав экзамена по русской литературе (!); там же учились старшие его на год и на два Л. С. Липавский и Я. С. Друскин, впоследствии составившие вместе с Д. И. Хармсом и Н. М. Олейниковым его ближайшее окружение. Преподавание литературы вел в гимназии Л. В. Георг [7], университетский соученик Б. М. Эйхенбаума, человек, по воспоминаниям всех его учеников, весьма примечательный, — он, в частности, интересовался фольклором, в том числе заговорами, нескладицами и сам их исполнял в своих классах, вообще культивируя в своем преподавании «смеховую» струю. Я. С. Друскин вспоминал, что во время революции он как-то раз обратил внимание своего учителя на то, что по поводу происходящих событий тот в течение дня высказал совершенно противоположные взгляды, на что он ему ответил: «Разве можно утром и вечером иметь одни и те же политические убеждения?» В старших классах гимназии Л. В. Георг осуществил постановку гоголевского «Ревизора», в которой Введенский играл Хлестакова. Помимо русской литературы, Георг особенно интересовался литературой французской и поощрял ранние опыты своего ученика М. Гордона, впоследствии переводчика французских поэтов. Знаток русской поэзии, Георг поощрял и поэтические опыты Введенского, — известно, что по крайней мере ко времени февральской революции 1917 г. (а может быть, и много раньше) последний уже писал стихи. Известно также, что и после окончания гимназии Введенский выступал там с чтением стихов, которые Георгу очень нравились. О культивировавшейся в гимназии поэтической атмосфере говорит, наконец, и то, что датированное 1920 годом стихотворение И я в моем теплом теле… дошло до нас в составе школьной антологии, включающей, вместе с описанием школьной экскурсии в Москву, стихи других учеников. О том же говорит и самый факт коллективного авторства стихотворения Мы с тобой по аллеям гуляем…, сочиненного примерно в то же время тремя школьными товарищами — Л. Липавским, В. Алексеевым и А. Введенским.

В стихотворении И я в моем теплом теле… — первом из сохранившихся поэтических текстов Введенского, хотя и отмеченном довольно смелой метафорикой, некоторой музыкальностью и настойчивой звукозаписью, — ничто еще не предвещает поразительной самобытности будущего поэта, и только подчеркнутые мотивы времени перекликаются с важнейшей темой его зрелого творчества. Любимым поэтом Введенского был тогда Блок, которому он еще успел послать свои стихи вместе с Липавским. К футуризму он в это время относился скорое иронически — вместе с тем же В. Алексеевым он принимал участие в коллективном сочинении поэмы Бык Будды — пародии на футуризм. В двадцатые годы он, однако, испытывает сильнейшее влияние футуризма — в анкете, заполненной им в 1924 г. при вступлении в Союз поэтов, он причисляет себя к футуристам. Особенно ценил Введенский поэзию Крученыха. По рассказу Н. И. Харджиева, который в тридцатые годы познакомил Введенского с Крученыхом, первый неожиданным образом повел себя во время этой встречи достаточно робко, а последний — несколько надменно; когда Введенский прочитал свои стихи, тот в ответ прочел стихотворение пятилетней девочки. Когда гости, довольно быстро распрощавшись, вышли на улицу, Введенский сказал: «А ведь ее стихи были лучше…»

Именно в связи с футуризмом имя Введенского впервые упоминается в печати в 1923 г.,-но не с классическим русским футуризмом Хлебникова, обоих Бурлюков, Маяковского, Крученыха, который автор статьи объявил «иродовыми муками еще не родившегося искусства», а неким таинственным футуризмом будущего, и в качестве его иллюстрации автор приводит несколько прозаических примеров «из произведений футуриста-Александра Введенского».

После гимназии Введенский поступает сначала на юридический факультет университета, потом, вслед за Т. А. Мейер (впоследствии Липавской), в которую был влюблен и на которой спустя некоторое время женился, на китайское отделение Восточного факультета. Вскоре Т. А. Мейер «вычищают» из университета, оставляет его и Введенский. Он где-то работает письмоводителем, а в 1921–1922 гг. на электростанции «Красный Октябрь», но подлинные его интересы лежат за пределами академических занятий и, конечно, службы. В эти годы расширяется круг поэтических, литературных связей Введенского, его контакты в мире искусства. Он часто бывает у Клюева [8], посещает Кузмина, который считает его эпохальным поэтом, — имя Введенского постоянно упоминается в кузминских дневниках двадцатых годов [9], он запечатлен на фотографии, снятой на праздновании в 1925 г. пятидесятилетия Кузмина [10], в 1927 г. Хармс в своих записных книжках упоминает о чтении Введенским стихов в присутствии Ю. Юркуна и Кузмина. Введенский знакомится с поэтом, а с середины 20-х годов режиссером и драматургом Игорем Терентьевым, творчество которого связано с футуризмом, — вместе с А. Крученыхом и И. Зданевичем он входил в тифлисскую группу «41°». В это время И. Терентьев руководит отделом фонологии, задачей которого было исследование поэтического творчества, при Институте художественной культуры (ГИНХУК, 1923–1926), возглавляемом К. Малевичем (о взаимоотношениях с Малевичем немного ниже). И. Левин, не указывая источника, пишет, что Введенский и Терентьев читали работавшим при ГИНХУКе художникам-среди которых наряду с Татлиным, Матюшиным, Мансуровым, Эндером (последний, отметим, сам писал заумные стихи и иллюстрировал книгу заумника Туфанова) были и ученики Малевича — Юдин, Суетин, — заумные «ряды слов», стараясь установить соответствие между текстами и их живописным выражением [11]. Добавим, что более всех к подобным экспериментам могла быть расположена В. Ермолаева, верная соратница Малевича, в десятые годы связанная с Ильей Здансвичем [12]. Непосредственное отношение к этому имеет, по-видимому, несколько более поздняя запись в записной книжки Даниила Хармса: «писали вещь-ряды». Итогом подобных опытов явились, по-видимому, «таблицы речезвуков» Бориса Эндера, вошедшие в книгу А. Туфанова «К зауми», которые, в свою очередь, следует соотносить с таблицами М. В. Матюшина, иллюстрирующими цветовые изменения в русле его идеи «органической культуры» [13]. Если до последнего времени о работе Терентьева в ГИНХУКе почти ничего не было известно, то сейчас она получила, наконец, некоторое освещение благодаря публикации его писем Крученыху и Зданевичу [14].

Несколько позже Введенский знакомится с другими левыми художниками-по устному свидетельству ученицы Филонова Т. Н. Глебовой — с Филоновым и его учениками.