Стихотворения и поэмы

Вошли. Ложится, истомлен, на бабьи шубы. Говорит:

"Ох! Внутренность совсем горит.

Отбита внутренность моя.

О! Ты злодей, ямщик Илья!

Ты захотел меня убить…

Я не велю тебя казнить,

Мне сам Христос велел прощать.

Ни слова больше! Замолчать!"

А! Чуешь, для чего клинки вытаскивали казаки на всем скаку в глухом лесу.

"Воды!"

— "Сейчас я принесу".

— "Скорее".

Из-под шуб и дох тяжелый раздается вздох.

19

На шумной улице села толпа гудит невесела.

А всё ж смеются казаки, довольны чем-то мужики.

Глядят они на ямщика.

"Намял ты барину бока! Он, слышно, очумел слегка".

— "Злодей бы вовсе околел, да губернатор не велел!"

…Соймонов стар, Соймонов сед. Не хочет он держать ответ.

И так уж на своем веку он претерпел немало бед.

Отставку скоро старику дадут за выслугою лет.

И мирно доживет свой век птенец петровского гнезда.

Эх, господа вы, господа! Орлы! Кто ж крылья вам подсек?

На шумной улице села толпа гудит невесела.

И липнет теплый вешний снег к подошвам стоптанных сапог.

О, села у больших дорог! К вершинам гор, к низовьям рек

Пути на запад, на восток, пути в столицу и в острог…

Трудна дорога, далека. Но ведомы для ямщика

Все полосатые столбы с Кунгура

^[590]

вплоть до Барабы.

…Теплом пахнуло из избы.

Лучина дымная горит. С полатей смотрит мужичок.

Задумчивый, он говорит:

Фрауэндорф-то занемог! Плашмя уляжется в возок.

Сенца бы надо подостлать… А то тебе несдобровать!"

— "Не сомневайся. Довезу… И не таку тяжелу кладь перевозили на возу!"

1937

Домотканая Венера^{690}

1

Гусиное перо подайте, я шепчу.

Вам о судьбе своей я рассказать хочу,

Глядящая на вас с любого гобелена.

Вы ведаете ли: Прекрасная Елена

^[591]

,

И Венус

^[592]

, и Сафо

^[593]

, и Нимфа у ручья,—

Не кто-нибудь иной, но — я, и только — я!

Оборотилась в них кому-то я в угоду.

Но русскую свою мне не забыть природу!

Так дайте ж мне перо, прошу я, поскорей,

Пока ничьих шагов не слышно у дверей,

Покуда еще есть бумага и чернила,

Хочу я наконец всё рассказать, как было.

*

В Тобольске, если вам случится побывать,

Несчастную мою вы помяните мать.

Погребена она на том погосте дальнем,

За валом городским, на кладбище Завальном

^[594]

,

Над коим шелестят густые древеса,

Как будто мертвецов звучат там голоса

На разных языках, и речь бояр надменных

Там слышится, и ропот шведов пленных

^[595]

,

И всех, кого судьба к нам привела сюда,

Кто за наживой шел, кого гнала беда.

Все, все приют нашли на дальнем том погосте,

Их там, в сырой земле, соприкоснулись кости.

И простолюдины лежат там, и князья.

Вот там погребена и матушка моя.

Ушла она, презрев сей жизни огорченья,

Оставивши меня отцу на попеченье,

И нянчиться со мной родитель был бы рад,

Да только отнимал досуги магистрат

^[596]

—

Все дни он проводил в палатах магистратских,

Избранник от людей торговых и посадских.

Но вот, из Питера однажды возвратясь:

"Довольно вышивать,— сказал он мне,— да прясть,

На задний двор глядеть в оконце слюдяное!

Ты нынче, дочь моя, возьмешься за иное:

В столице побывав, я, дочь, видал виды,

И ты уразумей: там девы молоды,

Графини да княжны, принцессы ангальт-цербтски

^[597]

,

Они себя ведут совсем по-кавалерски!

А почему у нас, у добрых сибирян,

Не может это быть? Нам тоже разум дан!"

— "Отец,— я говорю,— ученье к лицу знати".

— "Нет. Я вот из простых, а — ратман

^[598]

в магистрате!

Незамедлительно учиться ты пойдешь,

Наставник для тебя находится хорош,

Наставит он тебя премудрости заморской!"

— "А кто же он?"

— "Шабер, кухмистер прокурорский".

— "Отец,— я говорю,— ведь этот повар плут:

Его, и на базар когда приходит, бьют".

— "Нет. Чтоб не плутовал, я с ним имею сговор".