Две полуголые эльфийки, напившись водки с шампанеей,
на травке танцевали джигу, а может, просто сельский твист.
Плескалась у лужайки речка с названьем кельтским Малофея,
и небосвод над лесостепью был упоителен и чист.
Не помню, как мы оказались с моим приятелем Коляном
на фестиывале толкинистов, где под волынки шел распляс,
скакали мужики в юбчонках, но к ним, укуренным и пьяным,
их девки были равнодушны, они предпочитали нас.
Им, юным, трепетным, нескладным, видать, наскучило общенье
на тему хоббитов и эльфов, ирландских танцев и бухла,
и мы, варяги удалые, на малосольных девок злые,
схватив двух самых развеселых, поперлись с ними на дела.
Шумел камыш, деревья гнулись, трава примялась на лужайке,
две осчастливленных эльфийки, вскочив с травы, пустились в пляс,
и к ним на пляску набежали бельчата, ежики и зайки,
и из воды вдруг член поднялся - огромный, с парой красных глаз,
а вслед за слизистой елдою явилась туша над водою.
"Ихтиозавр", - Колян присвистнул. - "Лох-несский монстр", - добавил я.
"Дракон Фафнир! - вскричали тетки. - Приди, порви на нас колготки!" -
"Да мы уже вам их порвали!" - я бросил в сторону бабья,
а сам подумал: что за мерзость явилась нам из русской речки?
Откуда вся эта приблуда, все эти танцы на лугу,
все эти пляшущие зайки и чокнутые человечки,
которых я не понимаю (хотя, задвинуть им могу)?
А монстр все ближе надвигался, сопел и хлюпал, двигал шеей,
с головки маленькой стекала зелено-желтая слюна,
заря кровищей набухала над древней речкой Малофеей,
и монстр, пихнув эльфиек тушей, вцепился в друга Коляна.
Колян, повиснув на футболке, задрыгал в воздухе ногами
и, изогнувшись, ткнулся рожей дракону в сомкнутую пасть.
И вдруг джракона охватило густое розовое пламя,
Коляна резко отшвырнуло, а монстр в огне успел пропасть.
И там, где был дракон поганый, вдруг добрый молодец явился
в расшитой золотом рубахе и с диадемой в волосах,
он сапожком зеленым топнул и в пояс Коле поклонился,
и слезы жемчугом блеснули в его каштановых усах.
"Исчезли колдовские чары! - воскликнул принц золотокудрый. -
Проклятье феи Обдристоны ты поцелуем свел на нет.
Какой же я был недотепа, членоголовый и немудрый!
Ведь я за девками гонялся все эти тыщу с лишним лет.
Зацеловал за эти годы я их не меньше митллиона,
простолюдинок и дворянок, да и принцесс штук 800.
А оказалось. что заклятье у королевича-дракона
в педерастии состояло. Ну я муфлон, ну я удод!
За это, брат, проси что хочешь. Проси что хочешь, рыцарь Колька,
снимай с башки мою корону, а хочешь, в задницу дери!
Меня затрахали девчонки, ну, то есть, я порвал их столько,
что хочется других изысков. Ах, что за попка, посмотри!"
Принц приспустил свои лосины и повернулся к Коле задом,
и Коля снял с него корону, и, чтобы не было обид,
потеребил, нагнул и вставил. А две эльфийки влажным взглядом
за этим действом наблюдали, имея очень грустный вид.
Вот так мы съездили с Коляном на съезд эльфийцев-толкинистов,
вот так мы трахнули дракона и золотишком разжились.
В столице принца мы отдали учиться в школу визажистов,
он нам звонит и сообщает, что у него все хорошо.
И те две тетки нам звонили, про принца спрашивали что-то
и звали мощно оттянуться под видео "Самцы Кольца",
но мы сказали, что не можем, что, типа, срочная работа,
что мы их, гадин, ненавидим,
они разбили нам сердца.
Внемлите, трудяга и лодырь-мерзавец,
тому как удачу сгребли за аркан
Григорьев, божественный юный красавец,
Добрынин, могучий, как дуб, великан.
Они были бедны и много трудились
(хоть знал их в стране чуть не каждый алкан) -
Григорьев, прекрасный, как юный Озирис,
Добрынин, могучий, как дуб, великан.
Стихов и музЫки написано море,
их любит народ, и элита и свет,
но беден, как мышь, композитор Григорьев,
но нищ, словно крыса, Добрынин-поэт.
А их закадычный дружок Пеленягрэ
давай их учить, как деньгу зашибить:
"Купите, брателки, побольше виагры,
начните богатых старушек долбить!"
Но гордо намеки постыдные эти
отринули два сизокрылых орла.
С тех пор не встречал я на нашей планете
Витька Пеленягрэ. Такие дела.
А денег все нету, и нету, и нету,
кругом же красотки, рулетка, стриптиз.
Как жить без богатства большому поэту?
Любовь ведь не словишь на просто кис-кис!
Стремясь уберечься от желчи и стресса,
вливали в себя за стаканом стакан
Григорьев, божественный юный повеса,
Добрынин, могучий, как дуб, великан.
На кладбище как-то они накирялись,
на старых могилах плясали канкан
Григорьев, божественный юный красавец,
Добрынин, могучий, как дуб, великан.
Когда ж они водкой по уши залились
и Бахус к земле их, болезных, прибил,
в ночи на кладбИще бандиты явились,
чтоб золото спрятать средь старых могил.
От водки кавказской одеревенелый,
могучий Добрынин сквозь щелочки век
увидел, как в свете луны оробелой
копается в почве плохой человек.
Добрынин хотел обругать святотатца,
но в горле застрял непослушный язык.
Потом над могилами выстрел раздался,
и тот, кто копал, прямо в яму - пиздык.
И вышли из тени два жирных муфлона
и тощий, как жердь, одноглазый мозгляк,
засыпали почвой свои миллионы,
а с ними кровавый зарыли трупак.
А дня через три, а быть может, четыре
Москву поражали кабацкой гульбой
Григорьев, красивейший юноша в мире,
Добрынин, могучий и старый плейбой.
В парче и атласе, в шитье от Армани,
швыряясь купюрами в пьяных метресс,
увязли в богатстве, как мухи в сметане,
Добрынин-батыр и Григорьев-балбес.
В ажуре поэты беспечные наши,
и детям останется наверняка,
и пьют они дружно из праздничной чаши,
которой стал череп того трупака.