Лирика

Часы струились из сплетенных рук,

Лобзаньям срока не было - и пыткам:

Бил в пальцах вечный ключ то нег, то мук,

То чашей были губы, то напитком,

То был туманен, то был чуток взор,

То чудились призывы, то отпор,

То был листом распластанным, то свитком.

Богослуженьем их любовь была

И боговоплощеньем это было:

Над алтарем порой витала мгла,

Порой светило страсти восходило

И матовая мраморность царила

Богов в пылу, спалившем их дотла.

Он был Венерой, вышедшей из пены,

И Аполлоном юно-золотым.

Юпитером на троне восседал он

Влюбленный раб склонялся перед ним.

И Вакхом победительно ступал он

В предел мистериально-сокровенный.

Он был плебеем, подлым и больным,

В уничиженье высшего величья.

Все, что угодно, лишь не безразличье!

Но безразличье овладело им.

И Адриан блуждает, как в тумане,

По лабиринту боли и любви.

Одолевают не воспоминанья,

А привиденья, образ потеряв.

То рядом Антиной - лишь позови,

То изнываешь, пустоту обняв.

Дождь зарядил с болезнетворной силой,

И сырость загустела, как тоска.

И Адриан на свой альков унылый

Взглянул, как сквозь века, издалека.

Увидел тело тихое на ложе,

Себя в слезах над ним увидел тоже

И в мыслях, не отличных от скорбей,

Промолвил приговор души своей:

"Я статую воздвигну на века

Свидетельством незыблемым тому,

Каков он был, каким сошел во тьму.

Такой красе и вечность коротка.

Божественности подлинную суть

Она вдохнуть умела мне во грудь,

И если смерть и жизнь и страсть затмила,

Ваятель одолеет естество

И возвратит потомкам божество

Из глубины веков и Нила.

И статую я эту вознесу

На высоту невиданной колонны,

Чтоб времени завистливые стоны

Не посягнули на ее красу

Чредой сражений и землетрясений.

Рок не таков! Богами правит рок,

Рукою рока часто служит бог,

И роковых страшится сам гонений,

Ни бог, ни рок не смеет в здешний срок

Сразить уже сраженный ими гений.

Из прошлого в грядущие века

Мост нашей страсти белый перекинем.

Как Рим над миром, в вечности застынем.

Чтобы потомок понял: высока

Любовь и бесконечна в небе синем.

Но подлинной тоски не передашь...

Ты - обонянья розовая дрожь.

С зеленым лавром ты безмерно схож

И с пламенем любви из винных чаш.

Воистину алтарь повержен наш,

И ты меня из бездны упрекнешь,

Мол, пыл бессилен и напрасен раж

И ничего из мрака не вернешь,

А может, головы не повернешь,

А может, возвратишься, как мираж,

И боль мою, кровавую, как нож,

Глухим ножнам отчаянья предашь".

Как тщетно ожидающий свиданья,

По анфиладам собственной души

Он мечется - то полон упованья,

То ужаса - и муки хороши,

Чтоб время скоротать в такой тиши.

Там, где сошлись любовь и смерть, - туман.

Там, где в любовь проникла смерть, - неясность

Опасность превратилась в безопасность,

А безопасность - в морок и обман,

И пустоты прекрасный истукан

Вдохнул огонь в минутную безгласность.

"Мне твой удел внушил иную страсть

По вечности великую печаль:

Достойна ль императорская власть

Державного стремленья ввысь и вдаль

Туда, где боги, жизни не поправ,

Но подлинную жизнь даруя ей,

Тебя скрывают в вечности своей

Еще прекрасней, но не столь желанным,

Как некогда любим был Адрианом,

И ждет забвенье всех земных забав?

Любимый мой, любимый мой, ты - бог!

Ты бог уже - так я велю и жажду!

Не жажду, не велю, а вижу - в срок,

Отмеренный богами, нашу жажду

Любви переливающими в чаши,

Где пламенем горят желанья наши,

Где жизнь - не только в жизнь заточена,

И чувство не повязано на чувство,

Где и желанье - только лишь искусство

Желать того, чем боль обделена,

Иначе бы звалась она блаженством.

Ты на Олимпе - и завершена

Земная жизнь небесным совершенством.

Душа моя, как птица, запоет.

Надежда к ней направится с небес

С известием: зла не содеял тот,

Кто вовсе не попал в водоворот,

А лишь в бессмертье собственном исчез.

Любимый мой! Мой бог! О, дай прильнуть

К твоим остылым мертвенно устам.

Они как пламя в вечности. Ведь там

Земную смерть дано перечеркнуть.

Не будь Олимпа, я б его сложил

По камушку - и там тебе служил

Единственному богу и один

Превыше всех заоблачных вершин.

Божествен был тогда бы космос наш

Любви и поклоненья. Мир вдвоем

И вечность бесконечная кругом,

И прошлое - лишь призрачный мираж...

Но вся твоя божественная сила

Есть плоть твоя, изваянная мной,

И если плоть победно покорила

И если победила мир земной,

То страсть моя была тому виной

Та страсть, что вознесла тебя превыше

Затменья, и забвенья, и затишья,

Из праха вырвав горькою ценой.

Полки молитв моих полны тобой:

Не ты, а мощь их - вот что небу мило.

Создатель твой, а не любовник твой,

Созданье я любил, а не находку

Любил твой облик и твою походку,

Тебя любил, но более - себя,

И, возроптав, склоняюсь все же кротко

Пред тою, что и губит не губя.

Любимый мой, любимый мой! На Небо

Моей великой властью вознесен

Там кравчий Ганимед, там он и Геба

Поникнут пред тобой! Но будь влюблен

В божественной телесности отныне

И в тех, кого найдешь в небесной сини,

В старейших небожителей... Не там,

А здесь тебе воздвигнут будет храм!

Но истинно бессмертным изваяньем

Не мрамор станет или же гранит,

А боль моя, которая кричит,

Проникнувшись неслыханным страданьем,

Кричит, чтоб стать всеобщим достояньем.

Пусть боль моя и память о былом

Предстанут обнаженным божеством

Над Времени великим океаном.

Одни сочтут такое горе странным,

Другие - непростительным грехом,

И, красоту земную ненавидя,

Рванутся в оскорбленье и в обиде

С холодным оскопительным ножом

К тому, в ком подражателя найдем,

Но весь Восток Любви своим восходом

Сиять во мраке будет год за годом,

И боги снидут в мир, как мы вдвоем.

Не ты один поник, а мы с тобой.