Пробил час, наступило мгновенье,
И в неясной предутренней мгле
Поднимались войска в наступленье,
Шли войска к украинской земле;
Шли на запад по снежным равнинам
Земляки, побратимы, друзья…
Украина моя, Украина,
Мать родная моя!
Все, что думалось, чудилось, пелось,
Все на этом лежало пути…
Раньше всех лейтенанту хотелось
До своей Украины дойти.
Вся в цвету вспоминалась калина,
Что под вечер ждала соловья…
Украина моя, Украина,
Мать родная моя!
Сколько б верст до тебя ни осталось —
Мы к порогу придем твоему…
Но упал лейтенант, и казалось,
Что уже не подняться ему:
Налетела немецкая мина,
Жаркой крови хлестнула струя…
Украина моя, Украина,
Мать родная моя!
Всю тебя искромсали, скрутили,
Исковеркали всю чужаки…
— Поднимите меня, побратимы,
Дайте на ноги встать, земляки!
Я рядов боевых не покину, —
Пусть умру, но дойду до нее…
Украина моя, Украина,
Сердце мое!..
Мы противиться были не в силах,
Возразить не могли ничего, —
В те часы даже смерть отступила
Перед жгучим желаньем его.
Он поднялся: — За мною, орлята! —
И взметнулась людская волна.
И видны уже белые хаты,
Украина видна!..
Он дошел до родимого края,
С честью выполнил воинский долг,
Но, последние силы теряя,
Покачнулся, упал и замолк.
Скорбно шапки снимала дружина —
Земляки, побратимы, друзья…
Украина моя, Украина,
Ненько моя!..
Январь, 1943
Есть во Всходском районе деревня такая,
Где над речкой крушина цвела,
Где гармонь, на гулянье девчат закликая,
Вдоль по берегу вечером шла;
Где в полях поднималися дружные всходы.
По оврагам журчали ручьи,
Где на ясные зори, на тихие воды
Прилетали весной соловьи…
Есть во Всходском районе деревня такая.
Где оставил я детство свое.
И, куда б я ни шел, мне звучал, не смолкая,
Теплый, ласковый голос ее.
И не раз мое сердце туда порывалось —
В золотые ее вечера…
Ничего от деревни моей не осталось,
Ничего — ни кола, ни двора.
Оплели ее немцы колючкою ржавой,
Чтобы жить и дышать не могла,
И во имя разбойной фашистской державы
Подожгли и спалили дотла.
Все растерзано, смято, разбито, разрыто,
И неведомо сколько недель —
Одинокий и скорбный, людьми позабытый
Над колодцем скрипел журавель.
Опаленный пожаром, взывал он о мести
За великие муки земли,
За людей, что палач растоптал, обесчестил,
Что до срока в могилу легли.
И сурово земля оскорбленная мстила
Душегубу — врагу своему:
За два года она не дала, не взрастила
Ни единой былинки ему.
Никакой, даже самой жестокой, угрозой
Враг добиться не мог ничего,
Лишь могильных крестов из смоленской березы
Не жалела земля для него.
Получил он сполна, что другим напророчил —
Бесноватый фашистский пророк! —
И росли, и росли эти мертвые рощи
У больших и у малых дорог.
И пришла, наступила такая година —
Покатилась чумная орда!..
Ты навеки свободна, родная краина, —
Черный день не вернется сюда.
Стихли зарева, смолкли раскаты орудий,
Чист и ясен вдали небосклон.
И впервые на свет выбираются люди, —
Кончен тяжкий, кровавый полон!
И, сверкая на солнце, в разливе широком,
Льется тихо и плавно Угра,
И погонщики гонят стада по дорогам,
И на стройку спешат мастера.
На родных пепелищах — с утра до заката —
Топоры неумолчно стучат,
И, поднявшись над пеплом, сосновые хаты,
Словно колокол медный, звучат.
Вон уже воробьи примостились на крыше,
Вон из труб показались дымки… —
Ничего… уж теперь поживем мы, подышим,
Не спеша говорят старики.
Расправляйся ж и крепни, сторонка родная,
Беспечально и вольно живи!
Пусть опять, словно песня большая-большая,
Поднимаются всходы твои;
Пусть добром наполняется каждая хата
Пусть бушуют сады над Угрой
И на берег высокий выходят девчата
На свиданье вечерней порой.
Все, что было с тобою, — пусть в сон обернется
И твои не туманит глаза.
Пусть отныне твоей головы не коснется
Никогда никакая гроза!
1943