Солнечные колодцы

На Тишкова на Ивана:

Спит, сердечный, на мехах

Перегретого баяна.

Мнутся бабы,

Не хотят

Мужика опять тревожить…

А Аким свое:

– Пустяк!

Трудно будет… мы поможем.

Ты да я… без дураков…

Друг за друга… понимаешь?..

Федор гаркнул:

– Эй, Тишков!

Что ж ты, Ванька, не играешь!

И опять меха гудят.

И глядит печально Даша:

Мужики махрой чадят,

Одиноко бабы пляшут.

Горько пляшут и поют,

Горько плачут, горько пьют!..

Федор встал из-за стола,

Сделал Даше знак и вышел…

На недальний лес,

На крыши

Полночь звездная легла.

Снег похрустывал светло,

Избы дымчато темнели.

Даше сладко и тепло

У прокуренной шинели.

Мир шатался,

Мир хмелел,

Звезды путали орбиты!

Не спеша рассвет белел

На земле родной, обжитой…

Знала ночь,

И знал рассвет,

Как пахнуло в мир весною,

Как за много горьких лет

Сладкой болью губы ноют.

Потому в минуты те

Вспоминать им было любо,

Что вот так же ныли губы

В дни свиданий в Красоте.

Глава шестая

От автора

Отошла война.

И снова

Опаленная земля

Поднималась, веря в слово

Краснозвездного Кремля.

Ради нашей звездной силы,

Как всегда,

Из года в год

Вновь на жертвы шел

России

Удивительный народ.

Понимал, что не богато,

Что не весело живем

Символической оплатой,

Крайне низким трудоднем.

И случалось, что налоги

Отрывали от земли…

Невеселые дороги

Многих в город увели.

Шли на шахты.

Возводили

Над руинами дворцы.

Уходили, уходили

Дети, матери, отцы.

Уходили – слезы лили.

Уходили от нужды,

От бессолья уходили,

От непрошеной беды.

А беда была одна –

Бедам всем беда – война.

Да к тому же – недороды.

Хлеб от засухи горел…

Я запомнил эти годы,

Не запомнить я не смел!

Сердце к сердцу,

Слово к слову,

Общее житье бытье.

Дети Федора Кострова –

Поколение мое.

Мы учились вместе в школе,

Шли за плугом, как могли, –

Дети горя, дети боли,

Дети раненой земли…

Нам печали завещали,

Но печали той поры

Чистым светом освещали

Пионерские костры.

Я не раз припомню снова

Годы детства, без прикрас.

Анна Дмитриевна Кострова

Грамоте учила нас.

Отдавая людям душу,

Жизнь свою, в конце концов,

Нас она учила слушать

Песни дедов и отцов.

Нас она учила мерить

Не по бедам жизнь страны.

И священной верой верить

В то, чем люди жить должны.

А сама жила несладко.

В сизом пепле голова.

Началась война – солдатка,

А закончилась – вдова.

Для нее на этом свете

Не осталось ничего,

Только – школа,

Только – дети,

Только память – про него.

И сегодня в край родимый

Приезжая,

Я грущу.

Все гляжу куда-то мимо,

Будто прошлое ищу…

Вдоволь слез,

И горя вдоволь,

Было вдоволь лебеды.

Всюду сироты и вдовы,

Дети, детища беды.

А беда была одна –

Бедам всем беда – война.

Вечно мельница молчала,

Не крутила жернова.

Под ракитами скучала

И грустила,

Как вдова.

И ни конского копыта,

Ни коровьего следа.

Вся скотина перебита,

Что поделаешь – беда.

На глазах ребята тают

С лебеды и со жмыхов…

А в деревнях не хватает

И сегодня женихов.

И забыли те девчата,

Вековухи навсегда,

Что во всем то виновата

Эта самая беда.

Та беда была одна –

Бедам всем беда – война.

И на кладбище,

Поросшем

Тою горькой лебедой,

Вспоминаю я о прошлом

И беседую с бедой;

Ты, беда, была одна –

Бедам всем беда – война.

Я молчу перед крестами,

Где ровесники лежат,

Понимая,

Что не встанут –

Не себе принадлежат.

Не услышат,

Как сегодня

Под крылом столетних ив

Громко

Мельница заводит

Свой торжественный мотив.

Не поймут,

Что не хватает

Ребятни у деревень,

Не услышат,

Как светает,

Как восходит новый день.

Как глядит на мир уныло

Вековуха из окна,

Позабыв мечтать о милом…

Что поделаешь – война!

Беды те не за горою….

И в отцовские края

К возвращению героя

Возвратиться должен я.

Главе седьмая

Баянист Тишков Иван

В полдень к Федору явился,

Был сосед не то чтоб пьян,

Но уже опохмелился.

Разговорчив был. Чудён.

И похмельным басом резал:

– Что колхоз!

Давай уйдем.

Жизнь иную обретем.

Человек то не железо.

Я решил в Донбасс махнуть,

Мне пути иного нету.

Сам решай дальнейший путь.

Я ж по горло сыт «Рассветом».

Жмет Иванин.

Чем сильней,

Тем заметнее заплаты,

Тем по осени видней

Частокол из трудодней, –

Вот и вся твоя зарплата.

Воевали столько лет!

И с меня, пожалуй, хватит.

Уголь –

Это вам не хлеб,

За него

Деньгами платят!..–

Федор слушал и молчал,

Внемля голосу соседа,

Думал:

«Что, как все уедут

От родительских начал?

Что, как все – по городам,

Стройкам, шахтам и заводам?

Да, наверное, и там

Мало меда.

Жизнь, она свое возьмет,

За нее бороться надо.

Есть в словах Ивана правда,

Только мне не подойдет!..»

– Нет, Иван!

Прости, родной,

Я решил делить все беды

Со своею стороной,

От которой не уеду.

Не уеду от сохи

(Бегать – дело молодое),

Пусть мякина,

Пусть жмыхи,

Пусть крапива с лебедою.

Буду честен до конца

Перед правдою суровой,

Перед памятью отца

И Андрея Горбунова.

А потом моя мечта –

На земле свершить такое,

Чтоб деревня Красота

Обрела свое былое.

Пусть сегодня мы не те,

Пусть не те, что раньше были,

Нас любили в Красоте,

Ты припомни, как любили.

Как же можем мы уйти

От того,

Что каждый прожил?

Так что ты, Иван, прости,

Мне с тобой не по пути,

Да и Даша

Скажет то же…

И похмельная слеза,

Как роса над горькой пашней,

Затуманила глаза

Другу юности вчерашней.

И, смахнув ее с ресниц,

Встал Иван

И тихо вышел.

Только скрипы половиц

Из избы печально выжал.

Глава восьмая

Федор с думой не спешил.

Надо все-таки решиться.

Но недавно

Порешил

В Красоту переселиться.

И теперь, спеша в райком,

Он боялся думать даже,

Что ему в решенье том

Кто то, может быть, откажет.