В те времена и у вещей была душа;
вселялись духи в них и вещи оживали.
Так, говорят, на землю ниспадал огонь,
и свежий, рыхлый снег светился, пламенея.
Могли мгновенно сочным мясом обрастать
нередко даже кости съеденных оленей.
Тогда владели люди силою волшебной
и неразлучен с духами был человек.
Лопата независимо врезалась в снег;
Гарпун сам в море метко поражал тюленей,
и даже дом, поднявшись над землей, вослед летел,
когда пускались люди в новый край охоты.
На шум летающих домов не раз роптал
один лишь человек, как говорит преданье.
Но услыхали духи жалобы его;
и потому с тех пор, как людям в наказанье,
дома летать уже не могут над землей
и люди вновь и вновь должны дом строить свой.
Все вещи на санях должны теперь везти
и навсегда волшебной силы лишены.
Но духи еще не совсем человека покинули.
Не видя их, знал он, что ими всегда окружен.
В лесу, на охоте иль дома в знакомом селении
неслышно орудовал духов народ Ижеркан.
И знал человек: коль сама рядом хижина строится,
то тут же народ Ижеркан, как все люди, живет.
Хоть этот народ обладал тайной силой волшебною,
с людьми торговал он, людей к себе в дом приглашал.
И духи соседями людям всегда были добрыми.
Не знал одиночества, счастливо жил человек.
Но возненавидел один их: с речами он злобными
обрушился раз на невинный народ Ижеркан:
«Кто просит их иглу свои строить в нашем селении.
Зачем они вечно за нами идут по пятам?»
Ножом своим воздух вокруг рассекая, он вырезать
пытался невидимых духов народ Ижеркан.
Хоть стона не слышал никто; но на снег окровавленный
уставились в ужасе люди, по крови узнав,
что ранены духи, соседи людей безобидные.
С той самой поры Ижеркан, так преданье гласит,
ушел от людей. Никогда больше люди не видели,
чтоб строились иглу волшебною силой вокруг.
И люди остались одни оттого, что обидели
Народ Ижеркан, что всегда человека был искренний друг.
Злых духов не было тогда на всей земле,
и человек не знал о силе зла вначале.
Он сам их породил, он сам посеял зло —
об этом говорит старинное преданье.
Когда-то жил отец двух юных дочерей.
Лишь меньшую из них без меры обожал он;
а дочку старшую так сильно невзлюбил,
что раз избавиться совсем пришел к решенью.
Построив иглу, он сердито поволок
дочь старшую, не тронутый слезами
и криками ее; тяжелым блоком снежным
вход заложив, он на смерть дочь обрек.
А младшей дочери он приказал с угрозой
к закрытой хижине совсем не подходить.
Но дочь ослушалась: к сестре своей любви
и жалости полна, ей пищу выносила.
Через отверстие в стене она тюленье
бросала мясо, чтоб не дать ей умереть
и так спасла ей жизнь. Но говорит преданье,
что раз из хижины ей крикнула сестра:
«Я чувствую, теперь что становлюсь другою,
как будто бы вся шерстью обросла.
Не надо приносить мне больше в иглу мяса
Сестра в слезах в ответ: «Нет, нет, ты жить должна.»
Но вот отец открыл, что вопреки приказу
через отверстие в стене сестру кормила дочь.
«Не смей ее кормить, пусть в хижине умрет!» —
так на любимицу обрушился он с гневом!
Но молча дочь его, сестру свою любя
делила мясо с ней, сама недоедая.
Но раз отпрянула, сестру не узнавая,
через отверстие лишь на нее взглянув.
Всё шерстью обросло сестры несчастной тело
и стала обликом она совсем другой.
Но прежним голосом сестру она просила:
«Оставь селение, уйду и я потом.
Вот эти колышки возьми, сестра, с собою;
и помни, что по ним тебя узнаю я.
Как Агдлак выйду я из иглу на свободу.»
Случилось, что отец решил уйти с семьей,
чтоб дочь-любимица сестру свою забыла.
Пожитки все свои на сани погрузил и
с женой и дочерью оставил он село.
Вот тут из хижины, закрытой блоком снежным,
дочь-Агдлак вырвалась и вслед им понеслась.
Сестра, вкруг колышки по снегу разбросав,
погоню чувствуя, в сугроб лицом зарылась.
И меньшую сестру лишь Агдлак пощадил.
Отца и мать догнав, им мстя за все страданья,
он на куски порвал. Вот так зло породил
сам человек. От зла погиб он, по преданью.
Однажды жила, так гласит преданье,
одна средь людей сирота Негивик.
Никто не жалел ее; но в селенье
терпели ее, а о пропитанье
заботилась только сама сирота.
Лохмотья служили одеждой ей,
жизнь трудной была среди черствых людей.
В край новой охоты решили люди
однажды селением всем уходить.
Свои каяки они все связали
и так удалось им паром построить,
запасы свои на паром погрузить.
Нашли они место для многих вещей,
для старых и малых в селенье людей.
Когда ж сирота Негивик к парому
приблизилась, чтоб уголок там занять,
«Уже места нет!» — закричали люди,
«Полны каяки нам и так здесь трудно…»
Так все отказались в каяк ее взять.
А между собой: «Пусть умрет здесь она,
давно надоела бездомная нам.»
От берега вот уж паром отчалил.
Осталась одна сирота Негивик.
И плача, она всех людей молила
с собой ее взять, ей не дать погибнуть —
все люди к мольбам ее были глухи.
Остаться ж одна Негивик не могла,
и вслед каякам она бросилась вплавь.
И все ж, на паром ее не пускали,
а многие даже смеялись над ней.
Когда посиневшей ее рукою
за край каяка удалось вцепиться,
отрезал ей пальцы один из людей.
В холодной воде тут исчезла она,
но вынырнуть вновь помогла ей волна.
Вцепилась другой за каяк рукою —
урезали пальцы и этой руки.
Тогда Негивик утонула в море.
Родились из пальцев ее тюлени,
моржи, рыси, много животных морских.
Сама сирота Негивик с той поры,
владычица царства тюленей и рыб.
И если нарушат ее законы
животных в свой дом запирает она;
и люди охотятся понапрасну
пока Негивик сменит гнев на милость,
и вновь каяки закачает волна.
Вот так человека поступок злой
дух создал всесильный в стране морской.