Как будто бы все разошлись по местам:
припомнили Бога, почтили святых,
разбили копилку, пока не пуста,
ударили красную гидру поддых.
Нашли мудрецов для принятия мер,
отважно решили: «Даёшь перелом!»
и старых пиявистых подлых химер
легко распугали двуглавым орлом…
А всё не легчает…
ГОД АКТИВНОГО СОЛНЦА
Триптих
1.
Есть последнее средство:
отречься,
уйти,
догореть
где-то в средней России
на средне тошнотном участке
производственной жизни…
Осталось дыханья на треть
в измочаленных лёгких.
Слова барабанят по каске
— Это череп!
— Да, ну! Это каска из лобной кости,
теменная броня
покрывает тяжелую темень
западающих клавиш —
любителю можно простить,
но игра мастеров беспощадна.
В заезженной теме
есть аккорды тибетского свойства
и снайперской лжи:
там, где был родничок,
ослабляются костные связи.
Попаданье чревато истерикой:
— Буду служить!
Буду пить молоко
и молиться бухгалтерской вязи!..
Буду пялиться в телек
на вечный парламентский бой,
сознавая свою непричастность,
кричать, что причастна!..
При зашторенных окнах
сумею остаться собой,
только это уже
никому неопасная частность.
2.
Перспектива —
на плоском листе обозначен объём.
О, какие просторы!
Какие безмерные дали!
Есть последнее средство:
податься к врачу на приём,
пусть опишет объём индивида
по плоской медали,
или выпишет что-то
из тех незатейливых средств,
что ещё завалялись
в бездонных аптечных пустотах,
пусть проверит на совесть,
а хочет — на звук и на срез,
и поставит диагноз
вторичный, как запах блевоты…
3.
Есть последнее средство:
сжевать рецептурный листок
и запить из-под крана
вонючей светящейся жижей,
на крыше «хрущёбы»
истошно орать в водосток,
изумляя окрестных котов —
полосатых и рыжих…
И знакомый исход
предвкушая в звончайшем свистке,
слыша топот сапог
обожателей «Слова и Дела»,
сделать шаг через край,
осознав, что на этом витке
Год Активного Солнца
стремительно мчится
к пределу.
Год за два: недосып, перекуры,
треск машинки, и лето — не в лето…
У соседа — фазенда и куры.
У меня — кофеек с сигаретой
Год — другой, и получится книжка,
встанут строки литые — без щёлки.
Сам собой подрастает сынишка,
скоро сможет по маковке щёлкать…
Перед ним оправдаюсь, не мучась:
«Это я для тебя написала!»
…У поэта суфлёрская участь —
между Вечною сценой и Малой…
А когда-нибудь это случится:
остынет рука
над усталым листом,
на которым ни буквы, ни точки,
и уйдут навсегда
маятливые заморочки,
и копеечный «преф»
обратится в рублевого «дурака»…
А когда-нибудь это случится:
я стану собой,
ужаснусь, как в холерном бараке,
увидев двойницу!..
…Мой рублевый «дурак»,
отстрелявшись, посмотрит в бойницу —
воплощением скорби
с прикушенной нижней губой…
Твой образ сохраняется, как термин,
как платье из парчи, но не по моде,
как генофонд, как эллинские термы,
как средство от возможного бесплодья,
как светотень в отсутствии предмета —
не долевая нить, не даль, не дольник,
скорей, примета.
Примета.
Примечание.
Пример.
Острастка заподозренным в крамоле.
Последний шанс.
Поимка ветра в поле
венком из вер…
Изверившись, иззябнув, изменив
не всё, но всем —
себе, всему содомству,
я отыщу тебя,
и не спросив,
возобновлю знакомство.