Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии.

И будет это уж самым последним отступлением — дальше отступать просто некуда.

Вы, вероятно, слышали, что перед погружением в электролит хромируемые поверхности «обезжиривают». Это значит, что их протирают мокрой ваткой или тряпицей, обмакнутой в венскую известь, а затем тщательно промывают проточной водой. Но вот чего вы, наверное, не слышали: если после этого самого обезжиривания продержать деталь минут пять-шесть на воздухе, даже не прикасаясь к ней,— хром на нее ложиться не станет, покрытие пойдет разводами и пятнами, будто кто-то нарочно замарал деталь вазелином.

Любому хромировщику знаком этот каприз, это чудо природы, но едва ли многие специалисты объяснят вам толком, в чем собака зарыта. Для этого надо знать совсем другие вещи — ну, хоть немного заняться акустикой музыкальных инструментов… или хоть краем уха услышать что-то про полировку пропеллеров.

Не обязательно для этого садиться в тюрьму, но можно, как видите, и в тюрьме накапливать разумное, вечное и вообще гожее на всякий пожарный случай.

Я лично в данной области накопил вот что: полированный пропеллер, скрипка Гра и хромируемая (зеркально гладкая) поверхность детали имеют меж собой, оказывается, нечто общее. К их идеально ровной поверхности присасывается, прилипает тончайший — молекулярный — слой воздуха. Трение скольжения — слышали про такое? Да, вы правильно вспомнили: скользят друг по другу лучше всего разнородные материалы (лыжи по снегу, нож по маслу, ось и втулку всегда делают из разных материалов, из одного и того же они мгновенно стираются). А однородные материалы шибко сопротивляются скольжению, у них — как у всяких близких родичей — весьма высокий коэффициент трения. Вот почему полированный пропеллер лучше «цепляется» за воздух и обладает лучшей «тягой»: молекулярный слой воздуха на нем образует с окружающим воздухом куда более сильно трущуюся пару, чем «голый», неполированный пропеллер — то есть просто дерево — с тем же воздухом.

Звуковые колебания, колебания струны — колебания воздуха — «раскачивают» деку скрипки в поперечном направлении, о чем непосвященному просто невозможно догадаться: казалось бы, дека «должна» раскачиваться вверх-вниз, подобно вытряхиваемому одеялу. Ничего подобного! Она колеблется — должна для хорошей акустики колебаться — параллельно собственной плоскости. Если хорошо отполирована и на ней благодаря этому закрепился молекулярный воздушный панцирь, поперечные колебания воздуха, вызванные колебаниями струны, «имеют за что схватиться» и раскачивают деку как следует. Если им не за что хвататься, они преспокойно скользят себе по деке-деревяшке туды-сюды, и звук у такой зауряд-музтрестовской скрипки за семнадцать тридцать примерно той же цены.

Как сказано, до этих ассоциативных связей я сам додумался, ей-богу! А в поисках новых связей и пикантных аналогий я ненароком напоролся на страшную мысль: а что, если и человеческий материал… человеческий характер… Ну, если долго тереть предмет, он станет гладким, отшлифуется — даже камни на морском берегу подтверждают это. А если долго тереть и молотить человека — небось тоже отшлифуется и даже отполируется? Может, и молекулярным панцирем покроется — панцирем, тысячекратно повышающим трение. С другими характерами. Со всем миром. А?

Ведь любые колебания будут раскачивать его сильнее, чем менее полированных — более толстокожих. Это произойдет помимо его воли, если даже он от природы будет скорее инертен и флегматичен, нежели импульсивен и холеричен. Даже если он будет внешне пассивен и немного ленив,— как многие талантливые люди.

Например, как поэты. Как Юрка.

И тогда он может просто не выдержать: постоянные колебания ему непосильны — в таких сверхдозах. Он ведь слишком хорошо резонирует для нашей жизни — для нашей тогдашней жизни.

Он, пожалуй, еще узнает, например, как производится «окантоффка бревэн на шетире канта», и для чего сигимицы хромируют заднюю бабку, и кучу других любопытных истин, способных наполнить тебя чувством радости и даже счастья, а порой и заставить забыть — кто ты, что ты, где ты, за что и зачем. Он еще может погрузиться в сонеты дю Вентре. И острить. И писать нежные письма далекой маркизе Л. И дожить до конца первого срока. И вернуться с тобой вместе на минутку в Москву — не во сне, а взаправду, пусть нелегально, пусть фуксом, но все же вернуться,— о, какое это счастье!

Но для второго захода его может не хватить — слишком высок класс выпавшей ему полировки, слишком велик резонанс. Впрочем, что касается Юрки — он ведь и так был счастлив…

И что такое счастье?