* * *
Иду на выборы картофеля и сыра.
В кармане – списочек того, что я должна:
Аптека, почта, электричество, квартира,
Газ, телефон, бумага, ручки… Впряжена
Я вся, как есть, в повозку памяти короткой,
Чтоб не забыть, не потерять, не насмешить,
Свой дом не спутать, не споткнуться, идиоткой
При том не выглядеть… Мне некуда спешить, —
Я, слава Богу, всюду, всюду опоздала
Вступить и выступить, подать и преподать,
В струю вписаться, в хрестоматию скандала,
И всех приветствовать, со всеми совпадать,
И никогда не выпадать из поля зренья,
Впадая в ужас от намёка одного,
Что опоздать (какой кошмар!) на день варенья
Поэтское способно вещество.
Со мной случился, слава Богу, этот ужас, —
Пробел огромен и распахнут, как в полёте,
Но в свете этого пробела обнаружась,
Издаться можно и в оконном переплёте,
Где отражаешься в деревьях, птицах, звёздах,
В слезах дождя, во мгле, чья нега снегопадна, —
Не надо выглядеть, а надо быть, как воздух,
Чьё замечают лишь отсутствие… Да ладно!
Метель сегодня, День влюблённых.
Над рукописною поляной
Тюльпаны на шнурах зелёных
Свисают из трубы стеклянной.
Их листьев шелестят страницы
И шёлк багровый клёшных чашек.
Они хотят распространиться,
Вульгарных не стыдясь замашек.
Единство времени и места
Им навязать нельзя на курсах.
Они не вымрут от инцеста,
И тут немыслим спор о вкусах.
Плетя зелёными шнурами
Свои любовные интриги,
Они господствуют над нами,
Как всё, чего не знают книги,
Но знает падающей тени
Багровый свет, с каймой желтковой,
И тот особый звук паденья —
Тот рукописный, лепестковый.
ГДЕ НИКАКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ НЕТ
Объят очами съеденных коров,
Он ищет Бога в азбуке ковров,
И взор его сверлит в пространстве точку.
Пылает зной за стенами дворца,
А во дворце – прохлада мертвеца,
И тень свечи похожа на заточку.
Его неимоверной силы власть
Во рту страны растаяла, как сласть.
Предательство и наглые насмешки
Рабов, переметнувшихся к врагам, —
Естественное дело, их мозгам
Доступны лишь короткие пробежки,
Животный страх и стадное чутьё.
Немая тень даёт ему питьё,
Выходит с ним на тайную дорогу,
Где никакой действительности нет, —
И, проходя сквозь тела турникет,
Его душа летит с доносом к Богу,
С доносом на ничтожество толпы,
На то, что подлы, мстительны, глупы,
Трусливы, жадны, лживы – все, кто живы,
Им нет числа, их надо прекратить!
Но тут как раз его обмыли тело,
Пришла толпа, слезами заблестела,
Молитвами о нём зашелестела
И умоляет в рай его впустить.
* * *
Говорящего правду стекла
Нет в природе. Зеркальная лужа
На стене, где стекается мгла,
Врёт не лучше других и не хуже.
Поднося эту лужу к лицу,
Видишь маску в зеркальной берлоге, —
Эта маска подобна крыльцу,
О которое вытерли ноги
Обстоятельства и времена,
Их войска, их издательства, трупы,
Их победы, которым цена —
Костылей мозговые шурупы.
Прибежали глаза на крыльцо, —
Где же, где же крутые ступени
Ввысь, где голое дышит лицо
Облаками в сияющей пене?
Маска жизни – как зверь на ловца,
Свою правду оскалить готова,
Молодого наелась лица
И желает мясца молодого.
Ты ли это, забывший, что глаз —
Это мозг, обращённый наружу,
Маску жизни слепивший для нас
И сующий в зеркальную лужу?
Ты ли это, глядящий в проём
Издевательски врущей стекляшки,
Чтобы желчным твоим пузырём
Так горчили кофейные чашки?
Говорящего правду стекла
Нет в природе. Со стен полнолунья
Серебристая лужа стекла,
И лежит на полу эта лгунья.