Новые стихотворения (1891-1895)

ЛАСТОЧКИ

   Вечером нежным, как твой поцелуй,

Полным то теплых, то свежих изменчивых струй,

      Милые ласточки вьются.

   Неподвижный камыш чуть заденут крылом

      И стремглав унесутся,

   Тонут с криками в небе родном,

      Словно с дерзостным хохотом.

      Нет им дела до туч,

   Что ползут, застилая испуганный луч,

            С медленным грохотом.

   Милые ласточки, вас я люблю.

   Может быть, жизнь я бы отдал мою,

   Бедную гордую душу мою,

      Только б иметь ваши крылья

            И без усилья

      В небе, как вы, потонуть.

   Но надо мной вы смеетесь, играете

            И подставляете

   Алому вечеру белую грудь.

   Жизни меня научите веселой:

   Видите, как по земле я влачусь,

      Скорбный, больной и тяжелый, —

   Так я и в темную землю вернусь.

      О, научите меня

   Жизни крылатой, жизни веселой,

      Петь научите меня,

      Славить рождение дня,

Славить и бурю, идущую с медленным грохотом,

            Петь и летать,

            Все побеждать

            Дерзостным хохотом!

<1895>

НЕ НАДО ЗВУКОВ

Дух Божий веет над землею.

Безмолвен пруд, недвижим лес.

Учись блаженному покою

У вечереющих небес.

Не надо звуков: тише, тише!

У лучезарных облаков

Учись тому теперь, что выше

Земных желаний, дел и слов.

23 июня 1895

СЛЕПАЯ

Боюсь, боюсь тебя, слепая

С очами белыми, о дочь

Проклятой совести, нагая

И нестыдящаяся Ночь!

Покрова нет и нет обмана.

И после всех дневных обид

Зари мучительной горит

Незаживающая рана.

1895

НИРВАНА

И вновь, как в первый день созданья,

Лазурь небесная тиха,

Как будто в мире нет страданья,

Как будто в сердце нет греха.

Не надо мне любви и славы:

В молчанье утренних полей

Дышу, как дышат эти травы…

Ни прошлых, ни грядущих дней

Я не хочу пытать и числить,

Я только чувствую опять,

Какое счастие — не мыслить,

Какая нега — не желать!

Июль 1895

ТЕМНЫЙ АНГЕЛ

О, темный ангел одиночества,

     Ты веешь вновь

И шепчешь вновь свои пророчества:

     «Не верь в любовь.

Узнал ли голос мой таинственный?

     О милый мой,

Я — ангел детства, друг единственный,

     Всегда — с тобой.

Мой взор глубок, хотя не радостен,

     Но не горюй:

Он будет холоден и сладостен,

     Мой поцелуй.

Он веет вечною разлукою, —

     И в тишине

Тебя, как мать, я убаюкаю:

     Ко мне, ко мне!»

И совершаются пророчества:

     Темно вокруг.

О, страшный ангел одиночества,

     Последний друг,

Полны могильной безмятежностью

     Твои шаги.

Кого люблю с бессмертной нежностью,

     И те — враги!

19 августа 1895

Рощино

ПРОКЛЯТИЕ ЛЮБВИ

С усильем тяжким и бесплодным

Я цепь любви хочу разбить.

О, если б вновь мне быть свободным,

О, если б мог я не любить!

Душа полна стыда и страха,

Влачится в прахе и крови,

Очисти душу мне от праха,

Избавь, о Боже, от любви!

Ужель непобедима жалость?

Напрасно Бога я молю:

Все безнадежнее усталость,

Все бесконечнее люблю.

И нет свободы, нет прощенья.

Мы все рабами рождены,

Мы все на смерть, и на мученья,

И на любовь обречены.

1895

ДВЕ ПЕСНИ ШУТА

Если б капля водяная

Думала, как ты,

В час урочный упадая

С неба на цветы,

И она бы говорила:

«Не бессмысленная сила

Управляет мной.

По моей свободной воле

Я на жаждущее поле

Упаду росой!»

Но ничто во всей природе

Не мечтает о свободе,

И судьбе слепой

Все покорно — влага, пламень,

Птицы, звери, мертвый камень;

Только весь свой век

О неведомом тоскует

И на рабство негодует

Гордый человек.

Но, увы! лишь те блаженны,

Сердцем чисты те,

Кто беспечны и смиренны

В детской простоте.

Нас, глупцов, природа любит,

И ласкает, и голубит,

Мы без дум живем,

Без борьбы, послушны року,

Вниз по вечному потоку,

Как цветы, плывем.

То не в поле головки сбивает дитя

С одуванчиков белых, играя:

То короны и митры сметает, шутя,

Всемогущая Смерть, пролетая.

Смерть приходит к шуту: «Собирайся, Дурак,

Я возьму и тебя в мою ношу,

И к венцам и тиарам твой пестрый колпак

В мою общую сумку я брошу».

Но, как векша, горбун ей на плечи вскочил

И колотит он Смерть погремушкой,

По костлявому черепу бьет, что есть сил,

И смеется над бедной старушкой.

Стонет жалобно Смерть: «Ой, голубчик, постой!»

Но герой наш уняться не хочет;

Как солдат в барабан, бьет он в череп пустой,

И кричит, и безумно хохочет:

«Не хочу умирать, не боюсь я тебя!

Жизнь, и солнце, и смех всей душою любя,

Буду жить-поживать, припевая:

Гром побед отзвучит, красота отцветет,

Но Дурак никогда и нигде не умрет, —

Но бессмертна лишь глупость людская!»