Под злобный грохот пушек, гремящих здесь и там,
Я прохожу печально по крымским берегам.
Могильною землею ступаю я повсюду:
Здесь каждый холмик прячет костей истлевших груду.
Взлетали с визгом бомбы в сырой осенней мгле
И рвались с тяжким громом, ударив по земле.
И почва вся разрыта — она перемешала
В себе обломки ружей с осколками металла.
Затопленные в бухте видны мне корабли.
Сожженный Севастополь в клубящейся пыли.
В дыму свои руины раскинул над холмами,
Окутан в белый саван тумана облаками.
Великая картина отсюда мне видна…
Теперь венками славы украшена она,
А сколько было крови, и ужаса, и страха,
И все это по воле тщеславного монарха!
Прошло ль землетрясенье, разрушив все кругом,
Иль с неба пало пламя, небесной кары гром?
Нет, не землетрясенье, не пламень божьей кары —
Следы людской здесь злобы и ненависти ярой.
Повсюду здесь остался на грустных берегах
След свежих разрушений, руин остывших прах.
И тут и там венчает безвестные могилы
Качаемый ветрами на взгорье крест унылый.
Когда, когда ж, о боже, пора настанет та,
В которой воплотится святой завет Христа,
Когда в печальном мире не станет зла и тени,
А человек не будет орудьем разрушений?
И день навек прекрасный, прославленный взойдет,
Когда любой властитель, что был он слеп, поймет
И воцарится в мире великих чувств богатство:
Свобода, справедливость, и равенство, и братство.
В те думы погруженный, перехожу овраг
И у одной могилы я замедляю шаг.
Она разбита бомбой, что с высоты упала,
И на земле остались осколки пьедестала.
Ядро лежит здесь рядом, расколото оно
И, словно чаша смерти, теперь росой полно,
А сквозь разбитый мрамор упрямо прорастая,
Свой вытянула стебель ромашка полевая.
Ядро — посланник смерти — превращено в сосуд
(О тайна провиденья!), откуда птицы пьют.
Из смерти жизнь родилась, из тьмы взошло светило,
И венчик на могиле ромашка распустила.
О, если б реки крови, что пролиты в боях
На этих бастионах, на выжженных холмах,
Плод добрый принесли нам — права на возрожденье
Страны моей родимой в век горький угнетенья!
Опущенные шторы и лампы свет лучистый…
Я ласковому другу — огню в камине — рад.
Картины, глаз лаская отливом золотистым,
Таинственно и тихо из сумрака глядят.
А на дворе ненастье, а на дворе все то же:
Дождь, снег и в черном поле буран куда-то мчит,
А я мечтаю… фея сойдет ко мне, быть может,
И золотистый голос тихонько зажурчит.
И вот сижу, весь вечер пера не выпуская, —
То песню на лету я ловлю концом пера,
То вижу одалиску, что нежится, нагая,
На разноцветном поле узорного ковра.
Упругая округлость ее младого тела
И мраморные ноги… И грудь, волны нежней…
Вот так же Афродита над пеною белела,
Чтобы никто на свете не мог сравниться с ней!
А рядом поле боя. От края и до края —
Кровь черная и трупы… Нигде не слышен стон.
Вот юноша цветущий. Меч сломанный сжимая,
Не сводит глаз угасших со входа в вечность он!
Блуждает глаз повсюду — и в голубом просторе
Я вижу древний город, печальный и немой, —
Венеция, царица, глядящаяся в море,
Сиянья древней славы не видит над собой.
Увы! Но вот над пеной, что плещет и клубится,
Корвет несется быстрый — то легкий алкион,
И журавлей уныло промчались вереницы
Искать тепла и счастья среди чужих сторон.
Очарованье дали и вечных странствий сладость,
Мечта о нежных красках спокойной синевы,
Грусть тихая по свету, при виде солнца радость, —
От холода и мрака меня спасете вы!
А во дворе ненастье и буре нет пределов —
Повсюду снег смешался с промозглой темнотой,
Но вижу край, где полночь блестит луною белой,
Полив цветы прозрачной волною золотой.
О, сказочное море и страны без названья!
Озера изумрудны, прекрасны города,
И на рассвете теплом пугливых фей купанье,
И дикари, что бродят в густых лесах всегда…
Вот так сквозь кольца дыма я вижу поле брани,
Я слышу лязг оружья, героев голоса,
И сердцу дарят сладость томительных мечтаний
Таинственных гаремов Востока чудеса.
Но вот воображенье устало крылья сложит,
И все картины меркнут и тают в тишине…
О рой воспоминаний, что кружит и тревожит,
Портретом той, далекой, ты снова послан мне!
И улетает сердце туда, в иную пору…
Страданья стали счастьем, далеким, дорогим…
Тогда цветы и звезды, леса, моря и горы
Мне пели величавый, ласкавший сердце гимн.
И вот сижу один я, а во дворе ненастье,
И радуг переливы все манят мысль в полет,
Пока свеча не меркнет, огонь в печи не гаснет,
Пока моя собачка с колен не соскользнет.
