Шагая в одиночестве
По листьям за скамейкою,
Попов подслушал нянькины
Забавные слова.
Подсел и поздоровался,—
На липу серым дождиком
Метнулись воробьи…
«Что ж, нянюшка… Не поняли
Вас воробьи французские?» —
«От скуки, сударь-батюшка,
Не то что с воробьишками,—
В квартирке нашей махонькой
Я с молью бессловесною
Порою говорю…
Питомец мой Алешенька
Уйдет в лицей ранешенько,
Брожу одна по комнате,
В окошке мгла бесснежная,—
Парижский сизый суп…
А барыня-красавица
Четвертый месяц, миленький,
С сестрой в рулетном княжестве
Танцует трепака…
Вот и живу с Алешенькой.
Придет из школы сумрачный.
„Что нового?“ — „Ах, нянюшка!“
Потом вдвоем обедаем.
Обложится журналами
С мордатыми боксерами,
А я сижу-молчу.
Расковыряет вилкою
Стряпню мою несчастную
И к телефону чертову
Приклеится на час:
Трещит, как чиж на веточке,
Смеется-улыбается,—
„Пасе-перепасе…“
Ведь вот для няньки старенькой
Улыбок, сударь, нет.
Потом придут приятели,—
Хоть бы словечко русское!..
Поишь их чаем с кренделем
И думаешь: ох, милые…
Виски-то белобрысые,
Орловские-московские,
А под висками этими
Сплошное фрикасэ…
Пойдут в кино проветриться.
Конечно, няню старую
Не позовет Алешенька,—
Стыдится няньки… Господи!
А кто тебя, губастого,
В Берлине пеленал?
И вот в харчевню русскую
Припрешься к другу-повару,—
Да тоже нынче, батюшка,
И он глядит сычом…
Когда же это кончится?
Вы ж, сударь, образованный,—
По облику видать…»