Злые чары. Книга заклятий

Ведьмою с Пальцем

Было немало подобрано тех, до кого прикоснулась,

Ядом налитая, коготь—стрела.

В Ирландии правил тогда король благомудрый Ниуль.

Он созвал Друидов,

И спросил их, как можно избавиться

От язвы такой.

Ответ был, что только единый из рода Фионов

Может Колдунью убить.

И убить ее должно серебряной меткой стрелой.

Самым был славным и сильным из смелых

                                      Фионов

Доблестный, звавшийся Фином Мак-Колли.

Сын его был Оссиан,

Дивный певец и провидец,

Видевший много незримого,

Слышавший, кроме людского,

Многое то, что звучит не среди говорящих людей.

Был также славный Фион, звавшийся Гэлом

                                     Мак-Морни.

Был также юный беспечный, что звался Куниэн-Миуль.

Все они вместе, по слову Друидов,

Отправились к чаще, излюбленной Ведьмою

                                        с Пальцем.

Они увидали ее на холме.

Она собирала смертельные травы,

И с нею был сын-Исполин.

Мак-Морни свой лук натянул,

Но стрела, просвистев, лишь задела

Длинный колдуний сосуд,

Где Ведьма готовила яд,

Кувырнулся он к синему пламени,

Ушла вся отрава в огонь.

Исполин, увидав наступающих,

На плечи схватил свою мать

И помчался вперед,

С быстротой поразительной,

Через топи, овраги, леса.

Но у Фина Мак-Колли глаза были зорки и руки

                                    уверены,

И серебряной меткой стрелой

Пронзил он ведовское сердце.

Гигант продолжал убегать.

Он с ношей своей уносился,

Пока не достиг, запыхавшись,

До гор Донегаль.

Пред скатом он шаг задержал,

Назад оглянулся,

И, вздрогнув, увидел,

Что был за плечами его лишь скелет:

Сведенные руки и ноги, да череп безглазый, и звенья

                                    спинного хребта.

Он бросил останки.

И вновь побежал Исполин.

С тех пор уж о нем никогда ничего не слыхали.

Но несколько лет миновало,

Сменилися зимы и весны,

Не раз уже лето, в багряных и желтых

Листах, превратилося в осень,

И те же, все те же из славных Фионов

Охотились в местности той,

Скликались, кричали, смеялись, шутили,

Гнались за оленем, и места достигли,

Где кости лежали, колдуний скелет.

Умолкли, былое припомнив, и молча

Напевы о смерти слагал Оссиан,

Вдруг карлик возник, рыжевласый, серьезный,

И молвил: «Не троньте костей.

Из кости берцовой, коль тронете кости,

Червь глянет, и выползет он,

И если напиться найдет он довольно,

Весь мир может он погубить».

«Весь мир»,— прокричал этот карлик серьезно,

И вдруг, как пришел, так исчез.

Молчали Фионы. И в слух Оссиана

Какие-то шепоты стали вноситься,

Тихонько, неверно, повторно, напевно,

Как будто бы шелест осоки под ветром,

Как будто над влагой паденье листов.

Молчали Фионы. Но юный беспечный,

Что звался Куниэн-Миуль,

Был малый веселый,

Был малый смешливый,

Куда как смешон был ему этот карлик,

Он кости берцовой коснулся копьем.

Толкнул ее, выполз тут червь волосатый,

Он длинный был, тощий, облезло-мохнатый,

Куниэн Миуль взял его на копье,

И поднял на воздух, и бросил со смехом,

Далеко отбросил, и червь покатился,

Упал, не на землю, он в лужу упал.

И только напился из лужи он грязной,

Как вырос, надулся, раскинулся тушей,

И вдоль удлинился, и вверх укрепился,

Змеей волосатой, мохнатым Драконом,

И бросился он к опрометчивым смелым,

И тут-то был истинный бой.

Кто знает червей, тот и знает драконов,

Кто знает Змею, тот умеет бороться,

Кто хочет бороться, тот знает победу,

Победа к бесстрашным идет.

Но как иногда ее дорого купишь,

И сколько в борении крови прольется,

Об этом теперь говорить я не буду,

Не стоит, не нужно сейчас.

Я только скажу вам, кто внемлет напеву,

Я был в Донегале, на острове вздохов,

Я был там под ивой седой,

Я многое видел, я многое слышал,

И вот мой завет вам: Не троньте костей.

Коль нет в том нужды, так костей вы не троньте,

А если так нужно, червя не поите,

Напиться не дайте ему.

Так мне рассказали на острове древнем,

Пред бурей, над влагой, над глинистым срывом,

Сказали мне явственно там

Шепоты в воздухе. В воздухе.

ГРОМОВЫЙ КАМЕНЬ

Громовый Камень был как мертвый гнет.

И шли часы. И каждый день был год.

И шли года. Но в царстве мертвых льдов

Ходила Мысль дорогою ветров.

Ходила, и будила, говоря,

Что красная готовится заря,

Что мертвый камень, ныне тяжкий свод,

Громовыми цветами зацветет.

В морях небес будя и высь и дно,

Сплела она заветное Руно.

Враждебности в незримом созвала,

Глазам вражды в глаза взглянуть дала.

Дождем обильным рухнули мечты.

Громовый Камень сброшен с высоты.

И стиснутость, в свободу превратясь,

В громовый час рассветами зажглась.

ПРАЗДНИК СЖИГАНЬЯ

От колеса солнцевой колесницы

Небесный огонь долетел до людей,

Факел зажег для умов, в ореоле страстей.

От колеса солнцевои колесницы

Кто то забросил к нам в души зарницы,

Дал нам властительность чар,

Тайну змеиных свечей,

Для созвания змеи

На великий пожар,

На праздник сжиганья змеиных изношенных кож,

Чешуйчатых звений,

Когда превращается старая ложь,

И лохмотья затмений,

Во мраке ночном,

В торжествующий блеск самоцветных горений,

Тишина обращается в гром.

И пляшут, к Востоку от Запада, в небе, кругом,

К низинам отброшены вышней пучиной,

Синие молнии синие молнии, чудо раденья громовых

                                           лучей.

Слившихся с дрожью светло-изумрудных хмельных

                           новизною змеиных очей.

           О, праздник змеиный!

           О звенья сплетенных,

           Огнем возрожденных,

           Ликующих змей!