Поэмы-сказки

Личико недвижное.

Словно кто на лоб ей выжал

Персик апельсинный.

Апельсинный, абрикосный,

Лейся, сок души роскошный,

Лейся вдоль щек —

Сок преценный, янтарёвый,

Дар души ее суровой,

Лейся в песок!

На кафтан его причастный,

Лик безгласный — кровью красной

Капай, смола!

Кровью на немую льдину…

— Растопись слезой, гордыня,

Камень-скала!

А уж под сталью-латами

Спор беспардонный начат:

— Чтó: над конем не плакала,

А над мальчишкой — плачешь?

Вихрь-жар-град-гром была, —

За всё наказана!

Войска в полон брала, —

Былинкой связана!

Войска в полон брала,

Суда вверх дном клала,

А сама в топь брела —

Да невылазную!

Кулаком славным, смуглым

Лик утирает круглый —

Наводит красоту.

Лик опрокинула вверх дном,

Чтоб солнце ей своим огнем

Всю выжгло — срамоту.

«Его Высочеству приказ:

Что в третий и в последний раз

Зарей в морскую гладь

На гусельный прибудем зов.

Прощай, Гусляр! До трех разов

У нас закон — прощать».

Всей крепостью неженских уст

Уста прижгла. (От шейных бус

На латах — след двойной.)

От сласти отвалилась в срок,

И — сапожок через борток —

В дом свой морской — домой.

Еще сталь-змея вороток дерёт,

А целованный уже вздрогнул рот:

Не то вздох, не то так, зевóта,

А всё, может, зовет кого-то…

Допрежь синих глаз приоткрыл уста:

— Эх, и чтоб тебе подождать, краса!

И не слышал бы ветер жалоб:

Целовала б и целовала б!

Оттого что бабам в любовный час

Рот горячий-алый — дороже глаз,

Все мы к райским плодам ревнивы,

А гордячки-то — особливо!

Потягивается, подрагивает,

Перстами уста потрагивает…

Напрасно! И не оглянется!

Твое за сто верст — свиданьице!

А дядька-то шепчет, козлом пляша:

«Должно быть, на всех парусах пошла!

Не всё целовать в роточек…

Давай-ка свой вороточек!»

Синей василёчков,

Синей конопли

На заспанных щечках

Глаза расцвели.

«Эй, старый, послушь-ка:

Вот сон-то приспел!

Как будто кукушку

Я взял на прицел!

Пусть зря не тоскует!

Зажмурил глазок…

И слышу — кукует:

До трех до разов».

— То не пташечка-кукушка

Куковала,

То твоя подружка

Тосковала.

Как под бурею ночной стонут снасти…

Да уж спать-то ты у нас больно мастер! —

«И вижу еще я, —

Речет сам не свой, —

Что плачет смолою

Дубок молодой.

Ветвями облапит

Как грудку-мне-стан,

И капит, и капит

Слезой на кафтан».

— Нет, Царь Лебединый,

Не дуб, не смола:

То спесь-ее-льдина

Слезой изошла. —

«И снится мне, — молвит

(Сам губочки трет), —

Что красное солнце

Мне — яблочком в рот.

Да так вот, с поклоном:

Испробуй, лентяй!»

— Царя Соломона

На сон почитай. —

Тот вздохом туманным:

«Дай сон доскажу!

За перст безымянный

Прикован — лежу.

Ай к смерти? Ай к свадьбе?

Скажи, не мытарь!»

— Эй, спать бы и спать бы

Тебе, государь!

От бабы Иосиф-то

Нагишом, — берегись!

На женском волосике

Не один уж повис! —

Не внемлет Царевич дурной ворожбе,

Сам нежную руку целует себе.

«Гадай хошь на картах,

А хошь — на бобах!

Хошь вороном каркай, —

Всё сласть на губах!»

Ты бренчи, Гусляр, задай нам пиру-звону!

Синь-то водная — что синькой подсинёна!

Исполать тебе, Царь-Буря, будь здорова!

Рот у мальчика — что розан пурпуровый!

НОЧЬ ТРЕТЬЯ

— Веселитесь, наши верные народы!

Белогривый я ваш Царь, белобородый.

Круговой поднос, кумачовый нос,

Мне сам черт сегодня чарочку поднес!

Веселитесь, наши руки даровые!

Всé хлеба ваши я прóпил яровые!

Коли хлеба нет, будем есть овес:

Напитаемся — и личиком в навоз!

Выпивайте, брови черные, до донышка!

Всех-то телок ваших пропил я, буренушек!

А коль тошно вам от ребячьих слез, —

Помолитесь, чтоб их черт скорей унес!

Задирайте, попы-дьяконы, подрясники!

Не то в пляске-то носами óб пол хрястнетесь!

Чем крысиный хвост, да великий пост —

Лучше с чарочкой-сударочкой взасос!

Подымайтесь, воры-коршуны-мятежники!

Для костра сваво я сам припас валежнику.

Двери — настежь — всé. В клети заперт — пес!

Частоколы сам по колышку разнес!

Рухай-рухай, наше царство развалённое!

Красный грянь, петух, над щами несолеными!

Красный грянь, петух: «Царь-Кумашный нос

Всё, как есть, свое именьице растрёс!»

— Эй, холопы, гусляра за бока!

Чтоб Камаринскую мне, трепака!

То не дым-туман, турецкое куреньице —

То Царевича перед Царем виденьице.

То не птицы две за сеткою тюремною —

То ресницы его низкие, смиренные.

Ох, ресницы, две в снегу полуподковочки!

Розан-рот твой, куполок-льняной-макóвочка!

В кулачок свой кашлянýвши для приличества:

«Какой песней услужу тваму Величеству?»

— Птица в небе — выше нас родилась!

Над тобою наш не властен приказ!

«Часто я слыхал сквозь дрему

Бабий шепот-шепотеж:

— Плохой сын Царю земному, —

Знать, Небесному хорош!

Черным словом, буйным скоком

Не грешил я на пиру.

На крыльце своем высоком

Дай ступеньку гусляру!

Никогда, сойдясь межою,

Навзничь девки не бросал,

Да не то что там с чужою —

Вовсе с бабами не спал!

Не плясал в зазорном платье,

Как ударят ввечеру.

Широки твои полаты, —

Дай местечко гусляру!

Хошь плохой я был наследник —

Гуслярок зато лихой!

Паренек-то из последних —

Может, ангел не плохой…

Хошь и неуч я в молебнах,

Наверстаю — как помру!

Между труб твоих хвалебных

Дай местечко гусляру!»