Кровь ударяет горячей волною в виски,
Некуда скрыться от острой, щемящей тоски…
Мертвая жизнь без значенья, холод души, пустота…
Прошлое — яркая сказка, манит к себе, как мечта…
С жалкой улыбкой безверья, хмурый, заглянешь вперед —
Вздрогнешь и прочь отвернешься… долгий, безрадостный год.
Люди восстали и ропщут, люди к свободе идут,
Право и волю добудут, светлый и радостный труд.
Видишь бесстрашные лица, слышишь горячую речь,
Но в потухающем сердце пламя опять не зажечь…
Время торопит решеньем, дерзко врывается в дверь.
Что же? Решай, малодушный, — иль никогда, иль теперь!
Люди восстали и ропщут, люди к свободе идут;
Вышли живые на битву, мертвые в ямах гниют.
С смелой, призывною речью к братьям восставшим иди!
Честный решает недолго — честный всегда впереди…
Кровь ударяет горячей волною в виски,
Некуда скрыться от острой, щемящей тоски…
С горькой улыбкой безверья смотришь тоскливо вокруг…
Что это — только безверье иль перед жизнью испуг?..
<1906>
Приходит первый раз ночь в глубине могилы…
О где весь блеск твоей сверкавшей силы?
В сырой земле пришлось тебе постлать.
Как в эту ночь ты будешь почивать?
Последний дождь смочил твои подушки,
Испуганы грозой кричат во тьме пичужки,
Лампада не горит — лишь холодно печальный
Крадется лунный луч в твоей опочивальне.
Часы скользят — ты будешь спать до света?
Ты слышишь ли, как я, на башне звоны где-то?
Как я могу на миг уснуть и не страдать,
Когда, моя любовь, тебе так плохо спать?
<1905>?
Мне снилось, что Плеве с печальным лицом
Со мной говорил о России,
Портсмутского графа назвал он глупцом,
Про прочих промолвил: «Слепые!
До мелочи вижу ошибки их тут,
И страшно за них мне обидно —
Они к революции сами идут,
Забыв о последствиях, видно.
И мне самому приходилось спасать
Россию от вредных учений,
Давал и приказы сажать и стрелять,
Но мера была для гонений…
Устроишь приличный еврейский погром,
Закроешь три высшие школы,—
Но нынче играют огнем и мечом
Они, как лихие монголы.
Они малолетних ссылают в Сибирь,
Они города выжигают,—
И скоро вся Русь превратится в пустырь,
Где совы одни обитают.
Кто ж будет налоги и штрафы платить?
Чем заняты будут жандармы?
Кто будет начальство высокое чтить
И строить дома и казармы?..
Нет, надо сознаться, что беден умом
Мой новый преемник безбожно,—
Опасно играть отточенным мечом,
Опасно, порезаться можно…»
И вспомнил фон Плеве карьеру свою,
Свои министерские розы,
И жал он сочувственно руку мою,
И лил крокодиловы слезы.
Я в страхе проснулся… уж день наступал
(Три четверти пятого было),
И долго плевался, и долго шептал:
«Спаси, сохрани и помилуй!»
<1906>