Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

Б л о к. Я был вне себя и, наверное, давно и еще почти что год, потому что мы, встретившись вновь, даже говорили о самоубийстве моего друга, об участившихся случаях и применительно к себе, и Любовь Дмитриевна не находила мою мысль странной. Я  купил револьвер, еще один, поменьше, и вот однажды составил записку: "В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне "отвлеченны" и ничего общего с "человеческими" отношениями не имеют. Поэт Александр Блок". И отправился на бал в Дворянском собрании, ежегодно устраиваемый курсистками.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. В многолюдной толчее он нашел меня сразу. Дальше я уже не сопротивлялась судьбе; по лицу Блока я видела, что сегодня все решится... Так, часа в два он спросил, не устала ли я и не хочу ли идти домой. Я сейчас же согласилась. Когда я надевала свою красную ротонду, меня била лихорадка, как перед всяким надвигающимся событием. Блок был взволнован не менее меня.

Б л о к. Музыка шумного, веселого бала все звучала во мне, я был в обычном своем состоянии внутреннего восторга, когда мне молчать легче, чем говорить.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Мы вышли молча, и молча, не сговариваясь, пошли вправо по Итальянской, к Моховой, к Литейной - нашим местам. Была очень морозная, снежная ночь. Взвивались снежные вихри. Снег лежал сугробами, глубокий и чистый.

Б л о к. На утре дней всего обновленнее и привлекательнее смотрится росистая земля. Вы знаете это. Гладь ее видна далеко и знаешь, что дальше еще тоже нет границ, а такие же дымки, деревья, деревни, беленькие колокольни... Оттого мне грустно и приятно проезжать летом десятки верст и видеть необычайное многообразие мхов, болот, сосен и лиственного леса, и вдруг - мшистое бревно, потрескавшаяся паперть, красная решетка, лица мужчины и женщины, ребятишки, утки, петухи, кузнецы с лошадьми - и всегда тропинка или дорога - главное, среднее, спереди и сзади, оставленное и манящее в гору и под гору. Тут особенные мысли... Тут то безмерное и родное, Великое, что пугает и влечет.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Да.

Б л о к. Вы там, из него вы явились, не ведая, что несете в себе. Это - сила моей жизни, что я познал, как величайшую тайну и довременную гармонию самого себя, - ничтожного, озаренного тайным Солнцем ваших просветлений. Могу просто и безболезненно выразить это так: моя жизнь, то есть способность жить, немыслима без Исходящего от вас ко мне некоторого непознанного, а только еще смутно ощущаемого мной Духа. Если разделяемся мы в мысли или разлучаемся в жизни (как после "разрыва" 29 января) - моя сила слабеет, остается только страстное всеобъемлющее стремление и тоска.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Теперь уже поздно.

Б л о к. Еще раз говорю вам твердо и уверенно, что нет больше ничего обыкновенного и не может быть, потому что Судьба в неизреченной своей милости написала мне мое будущее и настоящее, как и часть прошедшего, в совершенном сочетании с тем, что мне неведомо, а по тому самому служит предметом только поклонения и всяческого почитания, как Бога и прямого источника моей жизни или смерти.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Все это не ново для меня. И поздно теперь об этом говорить. Еще тогда в душе моей что-то оборвалось, умерло. Я слишком долго ждала от вас простых и ясных слов, идущих из сердца. Я уже не люблю, и если и прощу ваше молчание, вряд ли это чему-нибудь поможет.

Б л о к. Мое молчание?! Я непрерывно все дни, все часы в течение пяти лет и бесчисленных веков говорю с вами. Я же должен передать вам ту тайну, которой владею, пленительную, но ужасную, совсем не понятную людям, потому что об этой тайне я понял давно уже главное, - что понять ее можете только Вы одна, и в ее торжестве только Вы можете принять участие.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а. Что же я должна сделать?

Б л о к. Как! Я люблю вас, и для меня это вопрос жизни, как вы примете мои слова. Моя жизнь в ваших руках. Я отдаю ее вам. В вашей воле принять или повергнуть ее.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (не помня себя). Да.

Б л о к (доставая из кармана сложенный листок). Утром меня не было бы в живых.

Л ю б о в ь  Д м и т р и е в н а (скомкав в ладони листок). Боже!

Б л о к (весело). Извозчик! Он давно следует за нами, хочет покатать.

                         Поцелуи на санях.

Сцена 3

Кабинет Блока. Любовь Дмитриевна сидит с ногами на диване, Блок на полу на ковре что-то изображает, резвясь по-детски.