Утренние поезда

С т р е п е т о в а. Зрители и меня любили, не мне тебе об этом говорить.

С а в и н а. Студенты, молодежь… А меня партер на руках носил, при дворе уважали. Да и молодежь жалует…

С т р е п е т о в а. Что ж, твое счастье.

С а в и н а. Счастье… Да… А вот сыграть Лизавету, Катерину в «Грозе», как ты, — не могу. Может, и попыталась бы, да страшно.

С т р е п е т о в а. Чего тебе бояться-то?

С а в и н а. Да ведь сразу с тобой сравнивать начнут. А мне это ни к чему. Себя терять нельзя. Меня ведь какую любят? Легкую, веселую, изящную. Чуть всерьез, чуть в глубину — сразу отворачиваются: не узнают свою Савину.

С т р е п е т о в а. Меня за другое любили.

С а в и н а. Ты людям душу переворачивала. Что скрывать?! Другой раз увижу тебя из-за кулис и завидую! Слушаю тебя, слышу, как зал замирает, и… ненавижу тебя… Ненавижу, потому что не посмею так да и не смогу.

С т р е п е т о в а. Мне — завидовать? Ты? Что уж мне завидовать?..

С а в и н а. Я как узнала о твоей болезни, места себе не нахожу. Два раза на извозчика садилась. Доеду до твоего дома — и обратно. Боялась — выгонишь. И вот — собралась с духом. Не хочу, чтобы ты ненависть свою ко мне сохранила…

С т р е п е т о в а. …с собой в могилу унесла…

С а в и н а. Что ты говоришь… Ты еще…

С т р е п е т о в а. Оставь, Марья Гавриловна, к чему слова. Ты от меня домой да в театр — перед публикой красоваться, а у меня другая дорога — на погост. Да и ладно. Пожила свое. Устала.

С а в и н а. Я с врачами говорила…

С т р е п е т о в а. Ну и врут. Я и без них знаю. Отжила. Да и ты знаешь. Потому и прискакала. Страх взял, что я перед божьим престолом скажу. Не осужу ли тебя. Не бойся. Нет во мне ненависти к людям. Мне господь всего отпустил. Сверх меры — и любви, и счастья, и горя. И возносил до небес и казнил жестоко. Значит, заслужила…

С а в и н а. Все мы под богом ходим, Полина Антипьевна.

С т р е п е т о в а. Ты-то под ним весело ходишь. А я тут сижу одна и думаю, думаю… Чем я так перед театром провинилась, что стерли меня в порошок, на нет свели?

С а в и н а. Времена другие пошли. Публика от театра не потрясения ждет, а отдыха, развлечения. Не хочет, чтобы душу ей наизнанку выворачивали. А уж если народное что-нибудь, так чтобы красиво, нарядно, весело.

С т р е п е т о в а. Умна ты, Гавриловна. Да неужто сама так думаешь?

С а в и н а. Я — актриса. Я к театру, как каторжник к тачке, прикована. Куда тачка, туда и я. Если бы за Островского ратовала, как ты да Писарев, давно бы меня отвергли. А что пустяки играю, да я в тех пустяках всю себя выкладываю, и хоть ерунда, а все одно Савина остается Савиной. Да ведь не только пустяки! И Тургенева играю да и того же Островского… А в глупых пьесах свое говорю, не глупости…

С т р е п е т о в а. Уверена ты в себе, Марья Гавриловна…

С а в и н а. Прости меня, дуру, вроде расхвасталась. Да нет, у самой наболело. Не за тем я пришла…

С т р е п е т о в а. Что ж, говори.

С а в и н а. А пришла я сказать, что низко кланяюсь я тебе, Полина Антипьевна. И поверь, не забудет русский театр ни твою Лизавету, ни Катерину, никогда не забудет великую Стрепетову!

С т р е п е т о в а (не сразу, очень тихо). Спасибо тебе, Маша.

С а в и н а. Господи! Мы ведь подругами могли быть!.. Я до сих пор в сердце своем ношу те дни, когда мы с тобой только начинали… Почему мы врагами стали?! Кому это нужно? А, Поля?

С т р е п е т о в а (тихо). Не знаю, Маша, не знаю…

С а в и н а. Были две девчонки, влюбленные в театр. Все ему отдали… А он ломал их, ломал по-своему. Я, может, податливей была, меня и скроил по своему подобью. А тебя — сломал.

С т р е п е т о в а. Сломал… Только не думай: я не жалею. Лучше сломаться, чем согнуться.

С а в и н а. А я не гнулась! Я всю жизнь служила театру!

С т р е п е т о в а. А я — народу! Прощай, Маша. Ненависти у меня к тебе нет. Ступай с богом. Прощай.

С а в и н а  уходит.

(Негромко.)

Входит  П и с а р е в.

П и с а р е в. Третьего октября тысяча девятьсот третьего года она умерла. Умерла моя Поля. Что могут сказать о ее великом таланте пожелтевшие страницы газет, фотографии?.. Искусство актера умирает, как только он покидает сцену. Может, когда-нибудь только что родившийся синематограф спасет артистов от забвения. Но мы, те, кто жил до него, останемся немы перед будущим. Что ж, будем утешаться тем, что оставили след в сердцах современников, будили в них совесть, сочувствие к обездоленным, ненависть к насилию. Мы свое дело сделали. Сделала его и моя Поля, Пелагея Антипьевна Стрепетова. Великая Стрепетова!

1978 г.

И. Кузнецов

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О РАДОМИРЕ

(Ученик лекаря)

Кукеры [2].

Радомир.

Тодорка.

Вазили — царский лекарь.

Царевна Марина.

Гроздан.

Стоян.

Коста — царский библиотекарь.

Кавас — воевода.

Царь.

Принц Генрих.

Мать Тодорки.

Мать Радомира.

Дед Камен.

Хозяин корчмы.

Часть первая

На сцене  к у к е р ы. Они танцуют традиционный танец кукеров. Когда кончается танец, они выходят вперед.

С т а р ш и й  к у к е р (поет).

К у к е р ы.

С т а р ш и й  к у к е р.

К у к е р ы.

С т а р ш и й  к у к е р.

К у к е р ы.

Входит  Р а д о м и р.

Р а д о м и р. А вот кому порошок молодильный? Один порошок проглотишь — на пять лет помолодеешь, два порошка — на десять!

С т а р ш и й  к у к е р. Эй, Радомир! Не надоело тебе бездельничать? Плутнями промышлять? Не пора ли за дело взяться?

Р а д о м и р. А за какое дело, старик? Посоветуй!

С т а р ш и й  к у к е р. Отец твой рыбаком был. Разве плохое дело?

Р а д о м и р. Что говорить, дело хорошее. Да только рыбу, которую он ловил, на стол другим подавали.

С т а р ш и й  к у к е р. Займись крестьянством. Хлеб будешь сеять.

Р а д о м и р. Я буду хлеб сеять, а помещик с меня три шкуры драть. Не хочу в кабалу идти.