Совещание
Совещание читать книгу онлайн
Фарсовая зарисовка (1996) французского издателя и писателя Пьера Бельфона (р. 1933), разоблачающая закулисные механизмы принятия решений о присуждении ежегодных национальных литературных премий. Несмотря на акцентированную карикатурность повествования, описанное, похоже, в принципе не так уж сильно отличается от правды – и похоже, это происходит не только во Франции.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Готье-Монвель. А иначе...
Фоссер. А иначе, когда Александр выйдет к журналистам объявлять итоги, я выйду вместе с ним. (Пауза.) И заявлю о своем решении покинуть жюри.
Готье-Монвель. Такое уже бывало.
Фоссер. Может, и бывало, только этого еще не показывали в прямом эфире. Я нарушу обет молчания! Я расскажу все. Это тоже будет впервые.
Шариу. Вы не посмеете!
Фоссер. Думаете, я трус? Не надейтесь. Я готов обнародовать пикантные подробности наших совещаний в прошлые годы. Сколько нового и неожиданного узнают люди о нашей чудесной банановой республике!
Клодина Ле Галлек. Это похоже на донос!
Шариу. Вы только себя опозорите!
Готье-Монвель. Да вам никто и не поверит.
Фоссер. А я убежден в обратном. Сейчас общественное мнение отказывается от прежних табу. Неприкасаемых с каждым днем остается все меньше.
Клодина Ле Галлек. Прямо Рюи Блаз!
Шариу. Дон Кихот!
Фоссер. Наконец-то я попаду на первую полосу газет!
Готье-Монвель. Фигляр!
Клодина Ле Галлек. Жан-Поль, я уверена, что уход Микаэля будет иметь... неприятные последствия. Надо признаться: в чем-то он прав... Вы помните — а может быть, и не помните, — что мой первый роман вышел в "Ламбаль"...
Шариу. Прекрасное маленькое издательство!
Клодина Ле Галлек. ...а два следующих — в "Орфео".
Шариу. Еще одно прекрасное маленькое издательство!
Клодина Ле Галлек. Да. И в этом прекрасном издательстве я умирала медленной смертью. Я начала жить лишь с того дня, когда мной заинтересовались в "Пресс дю Шеналь". Меня вдруг заметила критика. О моих книгах заговорили. Мне предложили вести постоянные рубрики в газетах, стали приглашать на радио. И вот однажды вы предложили мне войти в состав этого жюри. Власть и слава! Думаете, я ничего не понимаю? Мои первые три романа — лучшее, что я когда-либо написала. Теперь я известная романистка, это дает массу выгод и преимуществ, и все же мне так хотелось бы, чтобы меня признали и наградили именно за первые три книги. Увы, пока я издавалась в "Ламбаль" и в "Орфео", об этом не могло быть и речи. (Пауза.) В общем, хоть Микаэль и кривит душой, хоть он и преувеличивает...
Готье-Монвель. Но ведь вы тоже не прочли эту чертову "Зиму в Гватемале"!
Клодина Ле Галлек. А вы думаете, я прочла "Трудные роды"? То есть я попыталась, с трудом одолела десять страниц — и бросила! Между прочим, я не уверена, что вы сами дочитали этот роман до конца! Он пресный и вязкий, точно гороховый суп с кленовым сиропом!
Готье-Монвель. Вы берете на себя смелость...
Клодина Ле Галлек. Ничего я на себя не беру. Кстати, это будет не первый случай, когда премию получит книга, которую никто из нас не читал!
Готье-Монвель. Клодина, вы говорите ужасные вещи! Александр может подтвердить, что...
Клодина Ле Галлек. Что он может подтвердить? Что в большинстве случаев все решается заранее и чтение книг — всего лишь формальность, которую даже не обязательно соблюдать?
Шариу. Никогда такого не было! Это возмутительно!
Клодина Ле Галлек. Не кричите, Александр! К чему рассказывать нам сказки? Я не прочла книгу Франсуа Рекуврера, но я так или иначе не стала бы за нее голосовать. А вот к угрозам Микаэля я отношусь со всей серьезностью. До чего же забавно будет бросить эту маленькую атомную бомбу и взорвать всех нас, в том числе и себя самого, — правда, Микаэль?
Фоссер. Они не верят, что я это сделаю. Вот Александр не верит. (Пауза.) И Жан-Поль тоже. (Пауза.) Господа, а ведь в конечном счете "Зима в Гватемале" — прекрасный роман, разве нет?
Готье-Монвель (ласково). Ну конечно... конечно... (Долгое молчание.) Клодина, Александр, могу я попросить вас ненадолго оставить меня наедине с Микаэлем? Совершенно очевидно, что тут произошло недоразумение, которое легко разрешится в разговоре с глазу на глаз.
Шариу. Прошу вас иметь в виду, что уже без двадцати час. Хотя, конечно, Констановскую премию можно в этом году и не присуждать!
Клодина Ле Галлек. Вы это всерьез?
Шариу. Нет, в шутку! Впрочем... Господа, мы вам даем десять минут. И ни секундой больше. Вы идете, Клодина?
Шариу и Клодина Ле Галлек выходят. Готье-Монвель сидит, Фоссер встает и смотрит в окно. Долгое молчание.
Готье-Монвель. Вы разочаровали меня, мой мальчик. Как же вы меня разочаровали. Вы причинили мне боль. Вы так хорошо умеете говорить, но совсем не умеете слушать. Я знаю, благодарность — продукт скоропортящийся, поэтому я никогда на нее не рассчитываю. (Пayзa.) А ведь в свое время мне пришлось выдержать жестокую борьбу, чтобы включить вас в состав жюри. Конечно, после Оскара Уайльда, Андре Жида, Пруста и многих других, некоторые подробности, касающиеся... личной жизни, уже никого не пугают. Но первый ваш роман "Дитя сердца"... он ведь был во многом автобиографичным, не правда ли? И этот роман долго стоял поперек глотки у кое-кого из нас. Да, мне пришлось тогда за вас побороться.
Фоссер. Я об этом не забыл.
Готье-Монвель. Знаете, почему я так хотел, чтобы вы стали одним из нас? Во-первых, потому, что я вас очень люблю, мой мальчик, а наши чувства неподвластны разуму. Под этим обличьем старого ворчуна, циника и сибарита скрывается неисправимый романтик. Сколько раз меня жестоко обманывали, но я все равно останусь таким. Вторая причина в том, что вы обожествляете французский язык — говоря с вами, я могу использовать самые сложные формы глаголов, и вы не станете надо мной смеяться. Мне нравится ваше равнодушие к успеху. Вы один противостоите толпе поставщиков дешевого чтива, заваливших магазины своей продукцией. (Микаэль хочет возразить.) Да-да, вы один... И я подумал, что, глядя на вас, буду вспоминать о дерзновенных мечтах моей юности. Ведь и я когда-то хотел стать современным Флобером или Мопассаном. И кто я теперь? Председатель жюри Констановской премии!
Фоссер. Ну, тогда вы не можете сердиться на меня за то, что я защищаю книгу Фредерика Бовэ...
Готье-Монвель. Разве из-за этого можно на вас сердиться?
Фоссер. Я боялся, что...
Готье-Монвель. Зря боялись. Вы просто сказали вслух то, что все мы произносили... мысленно.
Фоссер. В глубине души я понимал, что между мной и вами лишь видимость разногласий. (Пауза.) Теперь пора стать самими собой, то есть проявить суровость и непреклонность. Наступает новая эра. Констановскую премию должен получить роман...
Готье-Монвель. ..."Трудные роды".
Фоссер. Но... вы же сами только что...
Готье-Монвель. Ерунда! Разговоры в пользу бедных! Вы думаете, я не вижу разницы между Бовэ и Рекуврером? Бовэ пишет в сто раз лучше Рекуврера, который, между нами, попросту бездарен. Ну и что? Подавляющее большинство хороших книг, вышедших за все эти годы, не получили Констановской премии. И в этом ее сила.
Фоссер. В этом ее сила?
Готье-Монвель. В жюри десять человек. Это много. Если обсуждается средняя по качеству продукция, предназначенная для массового читателя, мы еще можем прийти к единому мнению. Но о шедеврах подобает судить не нам, а потомству. Наша задача — не утратить доверия широкой публики, которая читает одну-две книги в год. У нас нет права на ошибку. Мы не можем вводить публику в заблуждение.
Фоссер. А как же моральная сторона?
Готье-Монвель. Да вы с ума сошли! Ну и досталось же мне сегодня! Мораль в литературе — все равно что совесть в политике: рано или поздно приводит к Мюнхенскому сговору. (Пayзa.) Знаете кафе "Дель Монико", на углу улицы Пирамид? В эту самую минуту там сидит клиент, который пьет уже десятую чашку кофе. Или пятую порцию виски. Это Франсуа Рекуврер. Когда будет объявлено решение жюри, ему даже не надо будет переходить улицу, чтобы принять наши поздравления. Рекуврер живет далеко, он живет в Перпиньяне. Вы же не хотите, чтобы его приезд сюда оказался безрезультатным? (Фоссер жестом показывает, что ему все равно.) Вы хотите сказать, что вас это волнует меньше всего на свете? Если честно, меня — тоже. У меня сейчас забота поважнее. Бенаму...