Гора мертвецов

Он хватает ледоруб и начинает рубить им своих собратьев мертвецов. При этом говорит, тяжело дыша.

Спасибо, что вы хотя бы открыли нам вашу Природу! Но почему же вы ее так быстро снова заперли? Нам показали что-то, что считается Величайшим и Прекраснейшим во всей округе, но зачем в его склонах выкопаны могилы? Хотя нет, я уже знаю: в конце концов, гора не открывается сама по себе! А что мы можем от нее принять? Опять же, только единственную известную нам форму: мы съежились, стали укромными местечками в тени, Природа успешно подорвала нас, и мы по капле стекали в землю. Место пустоты. Горе мы, кажется, не нужны. Мы не справляемся с ее пейзажем. С самого начала вы хотели продавать нам только открытки, но не входные билеты. Это не делает нас послушнее! Вы же давно в сговоре с Природой! К какому округу относится это местечко? Мы больше не довольствуемся шагами! Мы хотим догнать! Мы хотим купить это место и сложить его в наши авоськи! А через ячейки наших продуктовых сеток светится его манящая сущность. Лишь ей единственной мы хотели довериться. И что же нам это принесло? На бумаге это место было бы не таким, оно осталось бы непроизнесенным. Какая-то карта местности, вместе с которой мы можем сложить и взять с собой нашу родину. Мы — человек столетия, эмигрант, не однажды за свою жизнь стоявший на краю несчастья. Наша сущность в том, что мы отодвинули себя, чтобы нам показали нечто Новое, что послужит образцом для наших капающих тел. А потом мы это заказываем или мастерим. Прицепляем это себе между ног. Однако Новое навсегда скрыто от нас. Какое счастье, что люди так тщательно оберегают от нас свою собственность! Они, конечно же, правы — они потеряли бы ее, если бы не препятствовали нашему приходу! Потому что охватить простор взглядом, значит и захотеть обладать им, от начала до конца. Посмотрите же, чем я кончил!

Он, тяжело дыша, опирается на свою кирку.

Но и вам не принесет счастья то, что вы что-то запланировали и потом осуществили. Вы перечеркнули не только нас! Эта трансформаторная подстанция [12] — это признание того, что вы вынуждены немедленно закрыть любой доступ к осмотру. И этим отвратительным занавесом, этой дамбой, этой плотиной в 300 километров длиной вы и оградили от нашего грядущего прибытия ранее увиденное, свободный вид на реку, на долину. Разве я не прав? Вы закрыли это, чтобы мы увидели это однажды и все же никогда не увидели снова. Чтобы мы увидели это в том, что уже было. И по сей день в доме пастора, рядом с министерством иностранных дел, вы держите за докладами со слайдами наши диалоги с вашим потерянным ландшафтом. Сами вы не говорите. Вы заставляете говорить вместо вас цветы и флаконы духов!

Он кладет голову на землю и умолкает.

Входят девушки из группы поддержки Горы в пестрых платьях цвета легких альпийских цветов, но выглядящих все же очень по-американски. Они подбадривают публику, как во время спортивных соревнований.

Пожилой мужчина:

Вы думаете, вы нашли бы в Природе свое окончательное убежище?! Такое большое жилище вам не полагается. Наоборот! Вы — оболочка для нашей Природы. Вы сохраняете ее для нас на будущее. Природа ровно настолько велика, насколько вы можете воспринять ее как свое жилище. Только из ваших уст это звучит так, что мы наконец-то можем поспать!

Другая полуразложившаяся жертва горы говорит лежа.

Жертва:

Я говорю сейчас от имени всех жертв, подобных мне. Во-первых, нужно сдаться, поверьте! Если не можешь дать легко и нежно обнять себя, то сразу же спрашивают о твоей состоятельности. Они заглядывают нам в бумажники, и приходится задаваться вопросом, соответствуют ли наши намерения нашему выбору. Что за рожу мы корчим! Однажды я встал, согрел снег, положил свои шоколадные бумаги на вечное хранение на землю, рядом с ними — свою нужду, показал себя с шоколадной стороны, но потом я стал решительно чужим на этой земле. При этом я хотел всего лишь двухкомнатную квартиру в надежде стать чем-то большим, чем я стал. Припасенные на полдник бутерброды остались завернутыми в бумагу. У моего бытия был свой дом, у моей чувственности — свое чувство. То есть, я не был настоящим. Годами я с большим трудом разлагался в этом холоде. Меня никогда не было. Посреди яблочных очисток, сердцевин, ядрышек, расщепленных ядер, вместо моего колбасного сегодня и фирменных изделий на моих грязных ногах я сейчас наступил сам на себя. Ай! Меня спонсировал популярный производитель, и теперь я отвечаю своим присутствием здесь за что-то, что откусило от меня большой кусок, хотя сам я никогда этого не пробовал и не оценивал. Мой товар — это я. Я — этикетка на самом себе. Осмеливаюсь быть разноцветным! Дайте же мне быть радостным! Этот чудовищный горный склон покрыт мной, как брезентом. Я уже стою вплотную к забвению. Моя семья больше не зажигает на окне огней для меня усопшего и для всех покойников, которые, несмотря на их нынешнюю смерть, от случая к случаю и раньше бывали одинокими и ничтожными. Мы — развалившаяся афиша. Не важно, с какими женщинами мы проводили ночи — мы всегда хотим только себя. Спорт! Все же путешествие — это самая прекрасная черта человеческого житья между трудом и кровом — этими восхитительными изделиями, которые мы на себя нацепили. Если послушать поющую монашенку или какую-нибудь другую современную певицу, что тогда случится? Тогда люди улыбнутся, как в горячке, развернутся и хлопнут собой за собой.

Входит молодая мать — деревенская официантка с пивными кружками на подносе и связывает мертвых альпинистов, пока чирлидеры продолжают свои упражнения под типичную фоновую музыку, как в торговых центрах.

Молодая мать

Подпишите нашу народную инициативу [13] в поддержку окружающей среды, которую мы полностью очистили! Среди многих народов, желанных для тех, кто хотят однажды тоже стать привлекательными, мы — одни из первых. И мы еще не погасили даже половины нашего долга перед историей. Наши национальные костюмы тоже еще почти новые, они накрахмалены до хруста, и мы опять нравимся только себе! Разряженные, как коровы, победившие на выставке, мы появляемся рано поутру на наших горных дорогах и даем любоваться собой. Чистая природа, живущая тем, что она никогда не меняется. Родина. Эти чужие люди — чужие, потому что они в пути. Они идут впереди нас. Они не блуждают вокруг, их притягивают наши полки, полные знаков качества, которые, как они думают, пригодились бы и им. Чтобы зеркала, наконец, впустили их и, так как товар кокетничает и ломается, снова выбросили обратно в воду. Но мы! Мы живем только нашей собственностью. В поисках нас они оседают здесь, но всегда остаются странниками. Они не станут нами! Уж мы позаботимся об этом! Они обязаны идти дальше, однако они ищут нас и всегда только себя в нас. Они — странники, только потому, что у них есть цель. Цель — быть не дома. Подпишите, чтобы мы тоже могли оставаться в себе, ведь тут милее всего. Чужаки делают нашу работу, и однажды все будет принадлежать им. Они становятся дерзкими и получают ранения лица. Ранения истории. Мы запираем их на шоколадный засов. Мы принимаем солнечные ванны, а в это время люди ходят в магазины и битую сотню раз спрашивают нас. Но между тем, мы снаружи, на свежем воздухе. Солнце восходит, это избавляет нас от необходимости объяснять, что же мы до сих пор делали здесь. Ведь люди на ходулях и протезах уже видят, что однажды мы снова овладели своей собственностью. На этом мы и наши товарищи по команде сидим охотнее, чем на наших половых органах, слишком скользких для этого. Что мы собрали наши окрестности в сельскохозяйственных кооперативах, как сыр. Мы пахнем собой. Что мы оберегаем наши тайны, словно наши упитанные стада, из которых уже течет типографская краска, еще прежде, чем они смогут появиться в цветном каталоге скота в домашнем очаге. Мы близки себе, мы составляем одно целое. Возвращаясь домой, мы беспрестанно идем вперед. И наше возвращение домой уступает, когда мы отказываем в нем другим. Мы поднимаемся над собой и становимся горой. Нас нельзя прослушать, мы давно провозглашаем себя специальным предложением, но нам нечего дать в придачу. Даже наши воспоминания, как корабли, пришвартованы к нам. Увы, кто-то отвязал их от колышка, нам следовало бы присматривать за своим прошлым, которое до сих пор хранилось как провиант. Нам следовало бы отправиться в него, ведь мы же знаем о чем-то темном, о тех вечных сумерках, что водятся за нами и гнетут нас. И при этом уже давно нет никого более готового, чем мы! Изолированы, но открыты миру. Мы идем на улицу, но нам никто не мил. Мигом обратно в дом! Это было бы пустое, унылое хранилище, если бы у нас не было окружающей его Природы. Родина. Ничто из наших владений не имеет права исчезнуть, и в первую очередь — здоровье. А природа — прежде чем мы предоставим возможность пожить в ней чужакам, мы лучше поживем сами. Да, только чужаки пробудили в нас потребность жить! Как хорошо, что мы были хорошо оснащены. Мы ничего не отдаем. Мы беспрестанно возвращаемся домой, где нам могут заменить все, даже наши зубы. И только лишь в этом возвращении домой мы снова и снова узнаем, что мы сидели в засаде по соседству и сейчас, задыхаясь от ярости, придем в себя. Какой приятный сюрприз: мы достались себе в собственность! Вещевая лотерея, в которую мы всегда выигрываем. Другим еще надо поучиться у нас! У нас пропадает слух и речь. Мы рассудительно молчим о своем прошлом, поэтому нас и нельзя из него исключить. Нас можно поставить куда угодно, смещения сзади не последует. Потому что там ничего нет, и никогда не было! Мы выиграли совершенно правильно, а теперь хватаем всякую всячину со стеллажа, утешительные призы, которые не могут утешить. Цветные карандаши, моющие средства, пробные товары. А это великое время тащит нас, но мы не идем. История спокойна. Она натянута на нас, как наволочка, и душит под своим рисунком в цветочек. Мы честны, потому что остаемся спокойными и ждем, пока кто-нибудь не подойдет к нам поближе. Тогда мы обрушиваемся на себя, как удар дубины. Под ударами грозы мы стали клеймом, поставленным на ландшафте. Дома в районах затопления. Беременности без консультаций, под кровом церквей из минеральной ваты. Но все-таки мы живем здесь. Все же мы, наверное, еще узнаем наши следы за нами! И здесь они кончаются. Здесь обрывается время, здесь мы путешествуем, только чтобы вернуться. Однако сюда никому не позволено прийти, чтобы остаться. Наши сыновья — это мы сами, домашние и вместе с тем вечно возвращающиеся. Тот, кто приходит, и тот, кто уже здесь. Чужаки не станут нашими соседями! Лучше мы станем для них достопримечательностями, как мебель. Мы всегда такие. Мы все-таки такие. Они должны стать друзьями, но остаться чужими. Им нужно разрешать ненадолго наклоняться перед нашим жилищем, но мы хорошо прячемся. Нам не нужно выходить, ведь мы всегда уже пришли туда, где мы и есть. С тех пор как мы удобно уселись в непреходящем, мы можем и подставить себя приходящему, и терпеливо пересиживать преходящее. Родина! Что мы только здесь! Теперь — посмотрите — теперь эти существа толпятся возле бюро регистрации прибывших! Они собираются вместе, чтобы протолкнуться к нам. Но мы собрали и заперли свои окрестности. Нет ничего тайного в прибытии чужаков, покачиваясь, приближаются их автобусы. Железные скобы креплений защелкиваются на их стоптанных пятках. Но мы, мы — наши лучшие друзья, наши собственные матери и отцы. Мы держимся исключительно открыто, словно жадные птичьи клювы. Мы освобождаем ужасные кровати, в которых мы, все еще оскорбленные, спим на змеях в ожидании, что станет светло под лежащим в тени камнем, который сейчас, в это мгновенье, перевернул идущий в тени турист. Из-под него быстро расползаются бесцветные, прозрачные черви и жуки. А мы снова — кто. Мы услужливо несем чемоданы, наше существование своеобразно, вот что мы обнаружили. Мы приятно лежим поблизости, и никто не подходит к нам.