Том 4. Драматические произведения

Праматерь

Она срывает ткань с закрытого помоста. Мертвая Берта лежит в гробу.

Яромир (отпрянув)

(Спешит к ней.)

Праматерь

Открывает руки, он падает в ее объятия.

Яромир

Он отпрядывает, делает несколько шагов, влача дрожащие колени, и потом падает на гроб Берты. Дверь срывается с петель. Врываются Гюнтер, Болеслав, Капитан и солдаты.

Капитан

Праматерь простирает к ним руку. Все останавливаются у двери в оцепенении.

Праматерь (наклоняясь над Яромиром)

Она склоняется над Яромиром и целует его в лоб, потом поднимает гробовой покров и скорбно покрывает оба тела. Потом произносит с поднятыми руками.

Она возвращается торжественной стопою в гробницу. Когда она исчезает, вошедшие бросаются на первый план.

Капитан

Гюнтер (идет поспешно к гробу, поднимает покров и говорит со слезами)

Занавес падает.

1908–1918

Монолог Берты

Этот монолог в первой четырехактной обработке трагедии должен был открывать третье действие, но потом был заменен монологом Берты в конце второго действия.

Зал как в предыдущих действиях. Свечи на столе. Берта входит.

Берта

Садится в кресло, роняя голову на руки.

Приложения

Балаганчик

<Первоначальный набросок>

Мы можем узнать [этих] людей, сидящих в комнате с неосвещенными углами, под электрической лампой, вокруг стола. Их лица — все значительны, ни одно из них не носит на себе печати простодушия. Они разговаривают одушевленно и нервно, с каждой минутой как будто приближаясь к чему-то далекому, предчувствуя тихий лет того, чего еще никто не может выразить словами. Это люди, которых Метерлинк любит посадить вместе в зале и подсматривать, как они станут пугаться; а Верхарн сажает их, например, в одиночку у закрытой ставни слушать шаги на улице, размышлять о них, углублять их, делать судорогой своей жизни, заполнять их стуком и шлепаньем все свое прошлое, до тех пор, пока все выходы не закроются и не воцарится в душе черная тяжелая истерия. Словом, — эти люди — «маньяки», люди с «нарушенным равновесием»; собрались ли они вместе, или каждый из них сидит в своем углу, — они думают одну думу о приближении и о том, кто приближается. Вот краткая сказка о том, чем может кончиться собрание таких людей, постаравшихся спрятать себя как можно глубже и оттуда понимать такого же другого; вот как они предполагают чье-то приближение, строят планы, смакуют свой страх:

Первый. Она белолика и в длинной, белой, как снег, пелене — придет Она.

Второй. Глаза Ее зияют равнодушной пустотой. Она уже близко.

Третий. Она идет. Длинная коса лежит за ее плечами. Она прекрасна.

Одна из девушек встала в углу комнаты и, пройдя неслышным шагом, выросла в свете у стола. Она в белом. Глаза ее на бледном лице смотрят равнодушно. Коса золотых волос сбежала по плечам.

Трое говоривших. Вот Она! Вот Она! Смотрите!

Голоса загипнотизированных (дураков и дур). Это Смерть! Смотрите, как бледно ее лицо и как белы одежды! Какой пустотой зияют ее глаза! У нее коса за плечами! Это — Сама Смерть! Бежим!

Суетня. Сумасшедшие глаза в дверях.

Девушка (говорит тихо, звенящим голосом). Вы ошибаетесь.

Те же голоса. Слышите звон. Это звенит коса Смерти.

Некто (встает из-за стола и говорит, пронизав взглядом собрание, голосом спокойным, твердым и звонким, как труба). Успокойтесь. Это — не Смерть. Здравствуй, Маша. Господа, это моя Невеста.

Общий упадок настроения. Дураки и дуры безжизненно повисли на стульях. Рукава сюртуков вытянулись и закрыли кисти рук, точно их и не было. Головы ушли в воротники сюртуков. Кажется, на стульях висят просто пустые сюртуки. К говорившему только что подходит скромно одетый, с незаметным лицом, по-видимому — хозяин собрания. Вежливо склонившись, он предлагает: