Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

Адъютант генерал-губернатора подходит к Марии Федоровне Андреевой в роли продавщицы в синем павильоне, вероятно, с намеком проводить именитых гостей.

Старик и студент останавливаются поодаль, явно посматривая в сторону Марии Федоровны Андреевой.

С т у д е н т. А ведь я написал ей письмо.

С т а р и к. Кому - ей?

С т у д е н т. Вы прекрасно знаете, о ком речь.

С т а р и к. Ну, да. И какую же глупость ты сочинил?

С т у д е н т. Я писал о нас. Как, выходя из театра, мы всегда сосредоточенно молчали. Мы боялись, чтоб кто-нибудь с нами не заговорил. Мы бережно, как святыню, выносили из театра, лелеяли любовно в своей душе то золотистое просветление, которое вливалось от Вас. И вот - незаметно для меня самого - в моей груди постепенно создался Ваш обаятельный образ. Он стоит там, разливая немеркнущий свет.

С т а р и к (крякнув). И правда. Ух, ты!

С т у д е н т. И перед его глазами проходят мои мысли, мои чувства. Он - высший суд. Он говорит мне о чудесной красоте, зовет к ней, обещает ее. Он неудержимо заставляет меня искать лучшей жизни. Он требует от меня, чтобы я сам стал лучше, как можно лучше.

С т а р и к. Так-с!

С т у д е н т. Вы - обещание идеальной жизни; Вы - призыв к прекрасному; Вы - самая чарующая греза...

С т а р и к. Ну, ну, лучше не скажешь.

С т у д е н т (со смущением). В конце я попросил прислать на память карточку. Вот это, наверное, глупо, и теперь я боюсь попасться ей на глаза, вдруг она меня узнает, хорошо зная вас.

С т а р и к. Мария Федоровна и поглядывает на нас с лукавым видом. Боюсь, ты и меня впутал в эту романтическую историю, что мне не к лицу, не по летам.

     Где-то на хорах раздается мощный и пленительный бас.