Гость из ночи

Ремунда. Ну, а дальше что?

Яна. Потом уходит.

Ремунда. А потом?

Яна. Потом приходит другая, за ней третья, потом снова вторая или первая, но каждый раз в другом платье… Дедушка, а вы вообще умеете танцевать?

Ремунда. Дедушка — и вдруг танцевать!

Яна. Умеете, умеете! И тот умел, тот, «мерседес». Подошел к столику и говорит: «Разрешите пригласить?» Мама глазами: «Посмей только!» А я взяла и пошла, нарочно! Когда мне запрещают, я всегда нарочно делаю… А он так самодовольно танцевал — терпеть не могу. Я ему на ноги стала наступать, а он все только: «Извините, пардон». Потом вдруг спрашивает: «Вы когда-нибудь катались на машине со скоростью сто пятьдесят?» А я: «Наивный вы человек!» А он опять: «Не слишком ли у вас строгая мама?» Ну, я и поехала с ним — сто пятьдесят выжимать.

Джаз кончился. Яна ставит новую ленту, слышны детские голоса, прежняя песенка:

Яна (остановила ленту). Странно, а?

Ремунда не отвечает.

Яна. Вы весь в поту. Дедушка, это что — совесть мучает?

Ремунда молчит.

Яна. Скажите, а что чувствуешь, когда убиваешь человека? Сразу же после того, как убьешь…

Ремунда. Марш отсюда! Вон! Убирайся, куда хочешь!

Яна. Вы всерьез?

Ремунда. Катись отсюда!

Яна. Куда ж я сейчас пойду?

Ремунда. Не суйся в это дело. Проваливай!

Яна (встает, причесывается, подкрашивает губы, нерешительно направляется к выходу, потом указывает наверх.) Я там плащ оставила…

Калоус (входит). Что случилось?

Ремунда. Выпроводи ее отсюда!

Калоус. Куда?

Ремунда. Все равно. Пусть уходит! (Яне.) Катись и всюду рассказывай, слышишь, каждому встречному. Как ты хотела здесь переспать с немцем и как в него стреляли.

Яна. Это вы его убили! Пана заведующего не впутывайте!

Ремунда. Убирайся! Вон!

Яна (Калоусу). Вы не проводите меня?

Калоус не отвечает.

Яна. Может, тогда пан официант сбегает за моим плащом?

Ремунда (вышел из себя, орет). Ты еще здесь?!.

Яна опрометью несется наверх, стремглав летит обратно с плащом в руках, скрывается за дверью.

Калоус. Льет как из ведра, слышишь?

Яна (в плаще, накинутом на плечи, просовывает голову в дверь, весело машет). Пока, убийцы! (Скрывается.)

Калоус (сунув руки в карманы, насвистывает песенку Яны). Que sera, sera… Ну и погода, а?

Ремунда. Самое время говорить о погоде.

Калоус. Шел бы ты домой, старик!

Ремунда. Домой? А что мне там делать?

Калоус (пожимает плечами). Утром зайдешь, повидаешь маму… и останешься с ней. (Неожиданно.) Ой, старик… опять через решетку на мир глазеть.

Ремунда. Она думает — я стрелял.

Калоус. Кто она?

Ремунда. Ну, эта… показ моделей. Видела у меня револьвер.

Калоус. Что тут скажешь? Бежал я сюда, подальше от всего этого, и все равно не избежал! Обидно. Даже удовольствия нет, что стрелял. Вроде бы стыжусь. Тьфу!

Ремунда. Эх, Эмиль, сначала ты возил булки в корзине, потом учился на сплошные пятерки. А потом он тебя палкой по голове колотил. Бог знает, чего он только оттуда не выколотил. Теперь ты получаешь за три кружки пива… и себя на три кроны обсчитываешь. Ты… официант.

Калоус. Старик, но ведь это же, наверно, не он!

Ремунда. Он!

Калоус. Не он, откуда ему здесь взяться? Таких совпадений не бывает.

Ремунда. Допустим, не он. Ну и что?

Калоус. У меня из головы эта Лизелот не выходит. Как она ему стишок читала! Ремунда, объясни мне, ради бога, почему я в него стрелял? Что он мне такого сказал?

Ремунда. Этого еще не хватало! Он бы в чешском трактире переспал с чешской девушкой, а ты б ему еще в номер пражскую ветчину носил?! Потом ты помог бы ему надеть пальто, закрыл дверцы «мерседеса», и он бы говорил: что ни чех, то лакей!

Калоус. А ты тоже хорош. Не мог меня за руку схватить, черт лысый?

Ремунда (смеется). Ты какую-нибудь пенсию получаешь… за концлагерь?

Калоус. А что?

Ремунда. Большую?

Калоус. Ну… не очень.

Ремунда. Вот видишь, а он приехал на «мерседесе», как господь бог с того света. Будет прохлаждаться в шикарных отелях… на вилле… тянуть мозель… И чтобы ты за все за это не мог хоть разок стрельнуть? Ну, знаешь! Порядочный человек должен иногда выйти из себя… А то бы мерзавцы верх держали!

Калоус. Ой и не везет мне, не везет. Да как еще не везет!.. Ремунда, а у той… девчонки — какой удивительный голос, верно?

Ремунда. Не заметил.

Калоус. Не надо было мне возвращаться оттуда, остался бы там, и всем было бы спокойней. Нет, ты скажи, старик, выстрели я в него до мая сорок пятого, чем черт не шутит — медаль бы получил. А теперь, может, получу…

Ремунда. Уж это наверняка.

Калоус. В чем же разница?

Ремунда. Видишь ли, разница есть. Война сколько лет как кончилась?

Калоус. А в чем же все-таки разница?

Ремунда. В чем? Ну…

Калоус. Ну…

Ремунда. В том хотя бы, что сейчас мир.

Калоус. Я все говорил себе: «Спокойно, Эмиль, спокойно, это ведь жизнь, иначе нельзя». Потом разбил эту бутылку. Осколки… к счастью. Какая у него была розовая жирная кожа. А глазки так и блестели… скромненько, довольно так… И кавалер. Настоящий кавалер.

Ремунда. Сколько он тебе совал чаевых? Двадцать?

Калоус. Двадцать пять.

Ремунда. Я и то давал больше. (Слышен тяжелый шум грузовика, приближающегося со стороны Бенешова. Оба прислушиваются.) Вот что, Эмиль, в случае чего, так это был я…

Калоус. Не понимаю.

Ремунда. Словом, я беру все на себя.

Калоус. Глупость какая.

Ремунда. Очень тебя прошу. Ради меня!

Калоус. Только этого еще не хватало! Еще чего! Что ты обо мне думаешь? За кого ты меня принимаешь? (Грузовик приближается, замедляет ход.) Это Микеш.

Ремунда. Который — из Старой Горы?

Калоус. Да. В Бенешов за удобрениями ездил.

Ремунда. Уже вернулся? (Машина остановилась, хлопнула дверца.)

Микеш (стремительно входит). Здорово, ребята!

Калоус. Здравствуй!

Ремунда. Как дела, Гонзик? Все еще льет?

Mикеш (показывает, как с его тяжелого демисезонного пальто стекает вода). Чаю, Калоус, погорячей!

Калоус. Добавить чего-нибудь?

Mикеш. Что ты? Мне еще ехать.

Калоус. Ехать-то тебе осталось сколько!

Mикеш (грозит пальцем Ремунде). Ремунда, поди-ка сюда! На тебя жалоба. Говорят, не платишь членских взносов.

Ремунда. Тебе откуда известно?

Mикеш. Слухами земля полнится. Заплатил бы, и делу конец. Нехорошо. Старый член партии. Расплатись, чтоб не было разговоров.

Ремунда. Ради этого?

Mикеш. Завтра же сходи, слышишь? И не сердись, вот на, угощайся. (Достает пачку американских сигарет «Честерфильд».)

Ремунда (не спеша берет). Американские… где достал?

Mикеш. Взятку получил.

Ремунда. Ты это как — в порядке самокритики? Или в самом деле?

Mикеш. Я тут одного типа в Бенешов вез, он, понимаешь, все полицию требовал. Я ему: «У нас уже нет полиции». А он мне: «Как это, говорит, нет? Что вы мне толкуете! Полиция повсюду есть. Перед занавесом, за занавесом. Всюду».

Ремунда. Это он говорил, про занавес?

Mикеш. Ну да, про железный. А я ему: честное слово даю — у нас полиции нет! Он вытащил пачку сигарет и говорит: «Берите и везите меня прямо в комиссариат!» Я в дождь каждого подвезу. Но делать крюк за казенный счет — такого права не имею. Высадил его на перекрестке и показал дорогу.

Ремунда. В милицию, значит.

Калоус принес чай, хочет что-то сказать, но не решается.

Mикеш. Вот спасибо. (Пьет осторожно, потом большими глотками.)