Поэтический побег

ПУШКИН(немного остыв, но потом вновь увлекаясь). Но что же делать? Как вам помочь? А, знаю! Когда я приплыву в просвещенную Европу, то предам общественной гласности все, что творится за внешним лоском Российского самовластья!..

АННА. Не надо, прошу вас!

ПУШКИН. Я привлеку всеобщее внимание к горестной судьбе российской женщины, стонущей под игом двойного гнета — не только прогнившего самодержавия, но и семейного тиранства! Европа содрогнется, когда узнает страшную правду!

АННА. Александр Сергеич, умоляю вас, не делайте этого. Неужто вы хотите опозорить меня в глазах всего света?

ПУШКИН. Света — или светской черни?

АННА. Нет, нет, лучше забудьте, что я вам говорила. А еще лучше — забудьте обо мне.

ПУШКИН. Забыть вас? Это невозможно!

АННА(поспешно встает). Извините, Александр Сергеевич, но мне пора.

ПУШКИН. Так скоро?

АННА(смотрит в окно). Я должна вернуться засветло. Иначе вы и не представляете, что мне придется выслушать от Ермолая Федоровича.

ПУШКИН. Но я могу надеяться, что еще увижусь с вами?

АННА. Зачем? И что это изменит?

ПУШКИН(печально и немного торжественно). Анна Петровна, я покидаю свое Отечество, которое безмерно люблю и которое больше никогда не увижу. И когда на чужбине я буду вспоминать о далекой Родине, то у нее будут ваши глаза, ваш голос…

АННА(дрогнувшим голосом). Прощайте. (Обнимает Пушкина и быстро выходит, почти выбегает из комнаты).

ПУШКИН(вслед Анне). Еще одно, последнее свиданье! Умоляю вас!.. (Бесцельно ходит по горнице, садится за стол, берет перо, отбрасывает в сторону, подбегает к окну, глядит вдаль) Неужели я ее больше никогда не увижу?..

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

МАША(оборачивается). Чего изволите, Федоровича кунгс?

КЕРН(с похабной ухмылочкой). А то сама не знаешь? Тебя!

МАША. Я вас не понимаю.

КЕРН. Хе-хе, хороша Маша, да не наша… (Пытается ущипнуть Машу за зад, но та привычно уворачивается) Ну что ты жмесся, будто кисейная барышня? Знаю я вас, баб — цену себе набиваете. Вот хоть ты: снаружи эдакая недотрога, прямо куда там, а внутри такая же маука. (Последнее слово заглушает звон часов).

МАША(гневно). Эс эсму честная и порядочная девушка, а как вы меня обозвали?!

КЕРН. Да что с тобой, словно с цепи сорвалась. Уж и пошутить нельзя.

МАША. Такими словами не шутят! Подумайте только — это я-то… (Последнее слово заглушают часы) Вы бы лучше… Вай, что я, глупая, говорю! (Зажимает себе рот).

КЕРН. Ну-ну, договаривай, раз начала.

МАША. Нет-нет, Федорович, я ничего не начала.

КЕРН. Ну так я докончу. Вы бы лучше за своей дражайшей супругой смотрели — это ты хотела сказать?

МАША. Нэ, нэ, это неправда!

КЕРН. Правда, правда. Вот скажи ты мне, где должна быть жена, когда муж приходит домой со службы?

МАША. Незину.

КЕРН. Зато я знаю! Она должна быть дома, а вместо этого шатается неизвестно где! (Все более распаляясь) Хотя почему неизвестно очень даже известно: предается блуду и распутству с первым встречным!.. (Немного подумав) А также со вторым и с третьим.

МАША. Простите, Федоровича кунгс, но вы не справедливы: Аннас кундзе добродетельная женщина и верная супруга.

КЕРН. Ха-ха-ха, верная и добродетельная! А почему ее тогда нету дома, твоей добродетельной и верной? Да вы с ней заодно, друг дружки стоите. Что ты, что твоя кундзе — обе… (Хочет произнести неприличное слово и ждет боя часов. Но так как часы молчат, то только безнадежно машет рукой).

МАША. Осмелюсь заметить, Федоровича кунгс, что и вы не совсем образец добродетели…

КЕРН. Молчи, дура! Ни хрена не понимает, а туда же — учить лезет. Я в доме хозяин, с кем хочу, с тем и… Меня сам царь-батюшка сюда поставил, перед ним одним я и ответ держать буду. А ваше бабье дело мне подчиняться, а не обсуждать мои добродетели. Ну, сколько там уже пробило?

МАША. Ровно столько, сколько раз вы меня обозвали… (Последнее слово заглушают часы).

КЕРН. Значит, много. Ну, уж на этот раз я ей спуску не дам!

МАША. Федорович, лудзу, будьте к ней милосердны!

КЕРН. А вот это уж не твоего пустого ума дело.

КЕРН(с невыразимым ехидством). Аннушка, где ты была?

АННА. Ходила по своим делам.

КЕРН(елейным голосом). Аннушка, не груби старшим по возрасту и по званию. Когда перед тобой поставили вопрос, то изволь на него отвечать. (Анна молчит) До чего ж мы дожили — у жены появляются свои дела, которые она скрывает от законного мужа.

АННА. Ермолай Федорович, мне нечего от тебя скрывать…

КЕРН (не слушая). Я всегда полагал, что для нас, военных людей, стоящих на страже Российского государства, наша семья, наш дом должны быть надежным тылом, на который всегда можно положиться. А не ожидать, что тебя в любой миг пырнут ножом в спину. (С пафосом) Если сегодня жена способна изменить своему супругу, то где уверенность, что завтра она не изменит Отечеству? (Внезапно срывается на визг) Отвечай, стерва, где ты была!

АННА(невозмутимо). Не понимаю, Ермолай Федорович, откуда у тебя такое нездоровое любопытство. Я же не спрашиваю у тебя, где ты бываешь.

КЕРН. Еще бы! Ты настолько погрязла в похоти, что тебе и дела нет до законного супруга. А могла бы и спросить! И я бы тебе ответил, что не далее как вчера я был у нашего генерал-губернатора, Его Высокопревосходительства маркиза Филиппа Осиповича Паулуччи. И знаешь, что он мне сказал? Он мне сказал: «Синьор Федорович, я очень доволен тем безупречным порядком, который установился при вас в Рижской крепости». И вообще, говорит, будь я Государем, то не держал бы вас в комендантах, а назначил каким-нибудь министром. Да что маркиз Паулуччи! (Не без гордости) Намедни ко мне заявились здешние огородники: «Федорович, научи нас, когда нужно сажать свеклу, а когда морковку». Я им отвечаю, что ничего не смыслю ни в свекле, ни в морковке, а они свое: «Федорович, ты умный человек, ты все знаешь». Вот и пришлось засесть за книги по агрономии, дабы не ударить в грязь лицом… А ты, будто уличная девка, гуляешь с кем попало напропалую и тем самым позоришь не только меня, но и все наше государство — от Его Величества Александра Павловича до последнего огородника!

АННА. Маша, будь добра, забери из прихожей мою шляпку.

КЕРН(радостно). Ага, до чего докатилась: перед собственной горничной стыдно за свое поведение. Маша, останься!

АННА. Ступай, Маша.

КЕРН(топая ногой). А я говорю — останься. Мне нечего скрывать от простого народа!

АННА(сдержанно). Ермолай Федорович, позволь Маше уйти. Она чистая и невинная девушка…

КЕРН(перебивает) В отличие от своей хозяйки.

АННА. И ей совсем ни к чему выслушивать все те вздорные обвинения, которыми ты меня осыпаешь.

МАША(переводя взгляд с Анны на Федоровича). Ну тад ко ман дарит — уходить, или как?

КЕРН(как бы пересиливая себя). Разве не слышала — барыня велела забрать из прихожей шляпку. Вот сходи и забери.

МАША. Как прикажете. (Делает книксен и поспешно уходит).