Полеты во сне и наяву

— Тебе кто разрешил?

— А кто-то должен разрешить?

— Поставь на место, это ребенку!

— Ребенок такой продукт выливает в унитаз.

— Это тебя не касается!

— А что меня касается?

— Тебе лучше знать! И вообще, тебе тут делать нечего!

— А где мне есть что делать?

— Мама! — позвала Маша. — Мамочка, ты мне нужна!

Наташа взяла из рук Сергея баночку со сметаной, поставила ее в холодильник и ушла.

Сергей спокойно вынул снова баночку, вытряхнул содержимое себе в рот и вытерся салфеткой.

Жена вернулась на кухню. Увидела пустую баночку, спросила:

— Не подавился?

— Вроде, прошла.

— Так, может, еще чего-нибудь подкинуть? Там икорочка еще есть!

— С удовольствием, но чуть погоди. Ты не закончила мысль — где мне есть что делать?

— А хотя бы там, где оставил спои пиджак! — бросила ему в лицо Наташа и принялась бессмысленно переставлять кастрюли на плите.

— Допустим, па работе.

— Врешь! У тебя нет больше работы! Тебя выгнали!

— О! — удивился Сергей. — Вы уже в курсе?

— Мы о многом в курсе, но молчали!.. Молчали, потому что на что-то надеялись!

А теперь поняли — надеяться не па что!

На себя только надо надеяться! Ты посмотри — на кого ты стал похожим!

— На кого же, интересно?

— На клоуна! Ты всем улыбаешься, со всеми шутишь, всех обожаешь и всем врешь! Ты — предатель! Ты у родной матери сколько не был?

— Эго место больное — не касайся!

— У тебя нет больных мест! Они у тебя задеревенели! Ты — дерево! Бревно! Как тебе не стыдно дочке смотреть в глаза?!

В дверях появилась в ночной сорочке Маша, укоризненно сказала:

— Ты, папочка, значит, не послушал меня? Не отряхнулся?

— Вот, отряхиваюсь… — улыбнулся Сергей.

— Давай я помогу тебе… — шагнула дочка, но Наташа остановила ее.

— Завтра в сад! Без тебя тут разберемся! — И потащила в комнату.

Сергей достал из холодильника баночку с икрой, взял кусок хлеба и стал неторопливо делать бутерброд.

Наташа от удивления остолбенела.

— Ты что?

— Что? — поднял Сергей голову, доверчиво улыбнулся. — Спасибо за совет.

— Так… — Она села на стул напротив, положила ладони на колени. — Теперь слушай.

— С удовольствием, — кивнул он и принялся жевать. — Только не части.

— Скажу!.. — В глазах ее горела нескрываемая ненависть. — Ты — животное.

— Все мы животные. А если конкретно — обезьяны. И ты в том числе…

— Я тебя ненавижу!

— Все правильно. От любви до ненависти один шаг. Когда-то любила, теперь ненавидишь.

— Нет!.. Никогда не любила! Видимость создавала — да, но чтоб любить — нет!

— Вот тут мы и врем маленько! А встречи, свидания, женитьба? Дочка, в конце концов?

— Дочка?.. — усмехнулась Наташа. — Ты-то к дочке какое имеешь отношение?

— По-моему, самое прямое.

— Это по-твоему. А если по-моему, самое никакое. Постороннее!

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что слышал!

— Врешь!.. — Сергей отложил бутерброд, встал. — Ты врешь!.. Послушай, не надо!

Наташа тоже встала, вид у нее был самый решительный.

— Ты хотел услышать? Получай… За что боролся, на то и напоролся!

— Все равно врешь!.. Она же — копия я!

— В чем?

— Во всем!.. Она даже ходит, как я!

— Она ходит, как обезьяна, потому что мы все от обезьяны!.. Сходи в зоопарк, понаблюдай!

— Хорошо, чья она дочь?

— Теперь это уже не имеет значения?

— Имеет! Чья она?.. С кем ты?..

— Не помню! Постаралась забыть! Но если тебе очень нужно — вспомню! Вспомню, чтоб тебе было легче!

— Врешь! — заорал Сергей и пошел на жену. — Врешь, сволочь!

— Не смей! — Наташа отступала, защищалась, отталкивала его руки. — Не смей меня трогать!

— Ты же врешь! — Он схватил ее за плечи и стал изо всех сил трясти. — Ты же врешь! Это моя дочь! Она моя! Она единственная! Я никому ее!.. Поняла?! Никому!..

— Не трогай меня! Ну, отпусти же! — Наташа вырвалась, метнулась по коридорчику и юркнула в ванную.

— Открой! — Дверь была заперта, и Сергей стал рвать ее. — Открой! Открой и скажи, что ты наврала! Открой или иначе я высажу дверь! Я убью тебя!

Жена не открывала, дверь уже поддавалась — полетели крючки и петли, а он все не успокаивался и уже беззвучно, с одним только стоном доделывал свою работу.

Наконец дверь рухнула, и Сергей увидел Наташу. Она сидела почему-то на унитазе и беспрестанно шептала, глядя испуганными глазами на мужа.

— Не надо, Маша… Не надо, Маша… Не надо, Маша…

Сергей вдруг остановился, словно из него мгновенно вышел весь воздух, устало опустил руки, постоял какое-то время неподвижно, повернулся и побрел на выход.

В прихожей все же задержался, затем вошел в комнату и увидел, что дочь спокойно и беззаботно спит. Наклонился близко-близко к ней, коснулся губами нежного детского личика, поправил одеяльце и вышел.

— Моя дочь! — произнес он громко, поднял сжатый кулак в воздух, встряхнул им и вышел из квартиры.

Людей на вокзале почти не было. Неярко горели неоновые фонари, то там, то сям дремали редкие пассажиры, на отдельном месте сидел милиционер и читал книгу.

Сергей, еще больше промокший и озябший, подошел к кассе, нагнулся к окошку.

— Мне в сторону Синельникова.

— Только утром.

— А раньше?

— Раньше не будет.

— А, может, как-нибудь получится?.. Мне к матери срочно надо. Заболела мать.

— Поезда раньше утра на Синельниково не будет. Понимаете? Я же сама вам его не сделаю?

— Ну, правильно…

Сергей под пристальным взглядом милиционера отошел от кассы, постоял в раздумье. Затем что-то пришло ему в голову, и он чуть ли не бегом направился на перрон.

Пересек основные пути, выбрался на запасные, где стояли товарные составы. Увидел машиниста, подбежал к нему!

— Отец! Не в сторону Синельникова, случайно?

— Совсем наоборот, сынок! — пошутил молоденький машинист и показал на второй состав поодаль. — Вот у него спроси. Он точно на Синельниково.

— Спасибо… — Сергей торопливом трусцой понесся в указанном направлении, пару раз поскользнулся на мокрых путях и наконец достиг цели. — Мне в сторону Синельникова. Не подбросите?

— Не положено, — ответил тот и стал подниматься наверх. — Для этого существуют пассажирские поезда.

— Мне к матери. Понимаете? Мать заболела, а поезд только утром.

— Не положено!

Машинист увидел загоревшийся свободный светофор и нажал какую-то ручку в кабине.

Состав легонько тронулся.

— Товарищ! — Сергей пошел следом. — Ну ведь нужно! Мать!.. У вас же самого есть мать!

— Так ведь околеешь!.. В тепловозе нельзя, а там околеешь!

— Не околею! Значит, можно?

— Подожди!.. — Машинист достал откуда-то старую телогрейку, бросил ее вниз. — Держи Можешь себе оставить, она старая.

— Спасибо!.. — Сергей выбрал подходящий вагон, разогнался, на ходу запрыгнул в него, пристроился на задней площадке, накинул на плечи тужурку и улыбнулся.

Поезд набирал скорость все больше, через каких-нибудь пять минут освещенные городские постройки кончились и по сторонам замелькала черная мокрая степь.

Вагон сильно качало, ветер вместе с колючими каплями подхватывался то справа, то слева, а то и вообще непонятно с какой стороны, под ноги дуло, и голова леденела от холода. Пришлось сесть на корточки,

укутаться чуть ли не до самой макушки, и в таком положении вдруг оказалось и теплее и уютнее.

Сергей не почувствовал, как уснул. Проснулся он оттого, что состав стоял, вокруг не было ни души, и лишь — куда ни глянь — один товарняки.

Где-то давало маневровые указания радио.

Сергей спрыгнул на землю, размял затекшие ноги, прошелся туда и обратно. Ночь была на исходе, и серое мокрое утро начинало робко разбавлять черноту.

Он глянул вперед, глянул назад, присел, чтобы заглянуть под вагон, и тут увидел, что с той стороны состава копошатся какие-то люди. Человека четыре, не больше.