Золотые рыбки или Отец мой славный

Шарлотта (сбитая с толку). Как это ты говоришь «довольно»?

Антуан. Да, это я говорю «довольно».

Шарлотта. Это слишком! И почему же, интересно, ты говоришь «довольно»?

Антуан. Я говорю «довольно» потому что ты сказала «довольно». Так что это я говорю «довольно»!

Шарлотта. Довольно чего?

Антуан. Довольно всего! Довольно «довольно»!

Шарлотта (помолчав). Грубиян! Грубиян несчастный! Сейчас начнётся моя мигрень! Ты этого хотел!

Она выходит, всхлипывая и пихая предметы.

Антуан (поднимаясь с достоинством). Мама, вы женщина добродушная и благоразумная, вы сами можете видеть, что обстановка в этом доме стала невыносимой!

Мадам Прюдан. Шарлотта нервная, а вы не умеете с ней обращаться.

Антуан. Я не могу жить, всё время думая, как мне обращаться с женой. Я, конечно, ничего особенного не предпринимаю, разумеется, но у меня всё-таки и другие дела есть. (Восклицая.) Боже мой, жизнь бы должна была быть проще! Зачем всё время разыгрывать драмы, в то время как, взвесив хорошенько… любовь, политика, люди, всё значительно нелепей и смешнее? Будьте великодушны, мадам Прюдан! Между нами говоря, это вас ни к чему не обязывает, вы нейтральная держава… ну вот вы были свидетельницей того, как я пошутил, насчёт прислуги (ничтожно — согласен), но ничего такого в этой шутке ведь не было. И что ж, я получил по полной, что обычно оставляют для более веских претензий! Куда же мы катимся, если шкала ценностей больше не берётся в расчёт? Семейная ссора — искусство древнее, к нему нужно с уважением относиться. Но меня разочаровывает впечатление, что я имею дело с дилетантом… Есть правила, мама, есть правила! Импровизация тут неуместна. (Кричит, как Шарлотта.) Довольно! Довольно! Довольно! Довольно! (Себе самому.) Довольно.

Мадам Прюдан. И что вы собираетесь делать? Такое положение вещей продолжаться не может. Полагаете, для тёщи весело на это смотреть? А ваши дети, они свидетели этих ссор? Вы когда-нибудь о детях подумали? Антуан, вы очень виноваты!

Антуан (с нелепым высокомерием). Я это знаю. Я помочился в аквариум в золотыми рыбками, и я каждый раз, когда акт мочиться в аквариум будет являться проявлением моего глубинного <я>, я буду поступать именно так.

Мадам Прюдан. Что вы мне такое несёте, друг мой? Какие такие рыбки?

Антуан (расхаживая, вне себя). Очень древние золотые рыбки, мама! Золотые рыбки свободы человеческой. И почему бы не to be or not to be… не я это сказал!

Мадам Прюдан. Вы теряете благоразумие!

Антуан. Ошибаетесь! Я переливаюсь через край! А благоразумие всегда было скандальным. (Вне себя.) С самого раннего детства, если верить окружающим, я всегда был виноват. Я всё делал плохо. Я долгое время был обеспокоен этим, и потом, однажды обнаружил, что плохо было именно то, что я их беспокоил. С этого момента я за себя вступился, я решил принять себя целиком. Перед лицом смерти! Если она на меня смотрит, то и я на неё тоже смотрю. И поглядим, кто моргнёт первым! Посмотрите на меня хорошенько, мама. Это, может быть, неказисто, но схожесть всё-таки есть… это я! Антуан дё Сан-Флур. И нужно принимать его таким, каким он является. Я его создал, и, поверьте, это было нелегко.

Антуан идёт взять канотье и прищепки на штаны.

Мадам Прюдан. Куда вы? Через полчаса мы садимся обедать!

Антуан. В Сан-Геноле! Двенадцать километров подъёма, но я туда возвращаюсь!

Мадам Прюдан. Скажите мне правду! Вы собираетесь разводиться, Антуан, и жениться на Эдвиге Патаке?

Антуан. Чтобы поменять шило на мыло? Ни в коем случае, мама! Кстати, я верю в незыблемость брака. Это единственная гарантия не наделать глупостей дважды. Нет. Я возвращаюсь в Сан-Геноле без удовольствия… двенадцать километров подъёма, в то время как в икрах моих накручено уже 24. Сказать вам всю правду (в любом случае, понять вы её не сможете, старая, оставленная желанием простушка), задница Едвиги Патаке мне иной раз так же скучна, как луна — этот бледный кружок, который мы сговорились созерцать летними вечерами с мистическим выражением на лице. Но я еду туда! Из упрямства! Вот что такое мужчина! Только, чтобы доказать себе, что я свободен. Скучно ли нет, но эта луна — моя!

Выходит с размашистыми движениями, натыкаясь на прислугу.

Адель. Мсье, дети позвонили сказать, что у велосипеда, который вы оставили у гаража, обе шины проколоты! Они приходили сказать, что это не они. Но я их узнала. Это разбойники. Однажды, пока я развешивала бельё, они обошли стремянку и палкой подняли мне через решётку юбку, чтобы увидеть трусы.

Антуан (мрачно). Хорошо. Если судьба вмешалась! Сегодня вечером я виновным не буду. Пойду, успокою Шарлотту.

Антуан выходит.

Мадам Прюдан (глядя на Адель). Сколько времени требуется, чтобы сходить в прачечную?

Адель. Это зависит…

Мадам Прюдан. Зависит от чего?

Адель (нежно). От того, кого встретишь по дороге…

Мадам Прюдан. Адель, вам уже говорили, что нужно опасаться мужчин?

Свет внезапно потухает. Занавес опускается в темноте, и прожектор высвечивает на нём яркий круг. Раздвинув занавес, появляется Тото.

Тото (объявляет). Отец мой славный. (Как не уверенный в себе школьник, он пытается читать стихотворение Виктора Гюго).

Он осекается в тревоге, потом повторяет два-три раза одну и ту же фразу, вспоминая продолжение…

Он тужится ещё короткое время, потом говорит последнюю строку…

Действие второе

Кислюк. Помнишь замки Луары, в год, когда мы сдавали выпускные экзамены, когда ты, мерзавец, чуть не убил меня, перегрев на солнце? Если б тогда мне сказали, что мы проедем на велосипеде всю Францию!

Антуан (крутя педали). И к тому же второпях! Он опять вошёл в форму, бедолага… больше не жалуется, что дорога поднимается в гору. На этот раз ему кажется, что он работает на себя самого. Вот тебе пожалуйста, что значит заинтересованность рабочего на предприятии!

Кислюк (горько). А офицеры, между прочим, на колёсах едут! «Местечка не найдётся? Как же, генерал, залезайте, мы потеснимся!»

Антуан (крутя педали). Вот зачем надо было военную подготовку пройти! Сейчас бы, как и они, на машине бы ехал.