Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

Г и р к а н  I V. Ты хочешь? Мне ничего не стоит. В Гиркании все возможно. Жизненный абсолют — понимаете ли вы это, вы, жалкие пожиратели объедков?

Б е з д е к а. Подождите — а вдруг все удастся уладить к общему удовольствию? Терпеть не могу сцен и скандалов. Элла спокойно вернется к матери, а я по крайней мере уеду с чистой совестью.

Э л л а. Нет, нет, нет — хочу умереть.

М а т ь. Ты хочешь отравить последние дни моей старости? А как же наша квартирка, наши чудные вечера втроем, а потом в окружении детей: твоих и господина Павла — моих любимых внучат?

Э л л а. Мама, не мучай меня. Я скорее отравлю тебе жизнь, если останусь с тобой, чем если погибну сейчас от руки короля.

М а т ь (в отчаянии). Не все ли равно, кто тебя убьет? Смерть есть смерть, и старость моя будет окончательно отравлена.

Э л л а. Нет— я должна умереть сейчас. Каждый миг жизни — невыносимая мука.

Г и р к а н  I V. Барышня, вы это серьезно? (×)

Э л л а. Да. Я никогда еще не была так серьезна.

Г и р к а н  I V. Ну хорошо же.

Хватает меч, лежащий на куче королевского платья, и ударяет Эллу по голове. Элла падает без стона.

М а т ь. Ах!!!

Рухнув на тело дочери, остается в этом положении до конца. Гиркан стоит, опираясь на меч. Старцы лихорадочно перешептываются. II Матрона спокойна. (+)

Б е з д е к а. Только теперь я начинаю понимать, что такое гирканизм страстей. В чем состоит жизненный абсолютизм, я уже понял. (Он и Гиркан пожимают друг другу руки.)

Ю л и й  I I. Я совершил немало злодеяний, но это прагматическое преступление растрогало меня до глубины души. Благословляю тебя, несчастная мать, и тебя, дух девочки, чистой и возвышенной сверх всякой реальной меры. (Благословляет левую группу; Гиркану.) Итак, сир, она тоже была жизненной абсолютисткой — ты должен это признать.

Г и р к а н  I V. И меня эта смерть растрогала. Я познал новую красоту. Вот уж не думал, что где-нибудь кроме Гиркании может произойти нечто столь неожиданное.

О д и н  и з  П о ж и л ы х  Г о с п о д (подходя). Ну хорошо, господа, а что теперь? Как это оформить? Мы всё понимаем, точнее — догадываемся. В сущности, банальная история, вот только чем все это оправдать?

Ю л и й  I I. Господа, я человек корректный, но вашего общества больше выносить не в силах. Поймите — я же был папой римским. Живо целуйте туфлю и убирайтесь пока целы. Терпеть не могу убожества мысли под маской фальшивой добродетели.

Пожилые Господа целуют ему туфлю и, теребя шляпы, с вытянутыми лицами выходят направо. В это время продолжается разговор.

Г и р к а н  I V. Павел, а сейчас иди с этим лакеем и собирайся в путь. «Гиркания-экспресс» отправляется через час. Я здесь инкогнито, и специального поезда у меня нет.

Б е з д е к а. Хорошо. Тетрикон, оставь этих дам, и пошли.

Бездека и Тетрикон идут к правой двери. II Матрона приближается к Гиркану. Они останавливаются на пороге.

I I  М а т р о н а. Гиркан, ты не узнаёшь меня? Я твоя мать.

Г и р к а н  I V. Я тебя сразу узнал, мамуля, но ты в моей жизни — единственная постыдная тайна. К своей матери я предпочел бы не применять гирканическое мировоззрение. Моя мать, мать короля — обычная потаскуха! Омерзительно!

Ю л и й  I I. А, так значит, и у тебя, на дне твоего преступно-прагматического сердца, сокрыто нечто святое? Не ожидал.

Г и р к а н  I V. Святой отец, прошу вас, не лезьте не в свое дело. (II Матроне.) Мамуля, советую тебе, иди-ка ты отсюда и больше никогда не попадайся на моем пути. Ты знаешь, что от отца я унаследовал нрав пылкий и крутой.

I I  М а т р о н а. А может, я стала бы жрицей любви в твоем государстве? Когда-то сирийские царевны сознательно отдавали девственность незнакомцам за пару медяков.

Г и р к а н  I V. Это было давно и потому прекрасно. Ты начинала не с этого. Ты была содержанкой наших отупевших аристократов и разжиревших семитских банкиров. Я даже не знаю, чей я сын — я, король. Гнусная история.

I I  М а т р о н а. Какая разница? Тем больше твоя заслуга, что из низов ты вознесся к высотам трона. Шутовского, но все же трона.

Г и р к а н  I V. Однако я предпочел бы лучше знать свою генеалогию, а не теряться в догадках.

I I  М а т р о н а. Ты смешон. Какая разница, ариец ты, семит или монгол. Среди моих любовников был и посланец Небесной Державы принц Ценг. По нынешним временам...

Г и р к а н  I V. Молчать — не доводи меня до бешенства!

Ю л и й  I I. Обыкновенный прагматический снобизм. Значит, даже в Гиркании есть несущественные проблемы. Да — прав был Наполеон: recherche de paternité interdite [53].

С т а т у я. Ха-ха-ха! Гиркан и проблемы материнства — это слишком смешно.

Г и р к а н  I V. Я ухожу, потому что не желаю нового скандала. Если бы не мое инкогнито, все кончилось бы иначе. (Направляется к двери и выходит вместе с Бездекой и Тетриконом.)

I I  М а т р о н а (бежит к двери). Гиркан, Гиркан! Сын мой! (Выбегает.)

Ю л и й  I I. Вот так заварушка! Что ты на это скажешь, дочь моя?

С т а т у я. Я так и знала, что без диссонансов не обойдется.

За сценой слышен выстрел и чудовищный рык Гиркана IV.

Ю л и й  I I. Что там еще такое? Какой-нибудь адский сюрприз. Пребывание в Небе сделало мои когда-то стальные нервы слишком чувствительными. Я отвык от выстрелов.

Мать Эллы даже не дрогнула.

С т а т у я. Тише. От Павла всего можно ожидать. Подождем. Момент в самом деле странный. Я чувствую необычайное неэвклидово напряжение всего пространства. Мир сжался до размеров апельсина.

Ю л и й  I I. Тихо — идут.

Вбегает  Б е з д е к а  с револьвером в руке, за ним  I I  М а т р о н а.

Б е з д е к а. Я его убил. Я отомстил за смерть бедной Эллы.

Ю л и й  I I. Кого? Гиркана?

Б е з д е к а (обнимая II Матрону). Да. А знаете, что оттолкнуло меня от него окончательно? Сцена с матерью. Я своей матери не помню, но чувствую, что так бы с ней не поступил. Уж если жизненный абсолютизм, так жизненный абсолютизм. Он, бестия, сам меня спровоцировал.

Ю л и й  I I. Ну хорошо — это очень мило с твоей стороны, сын мой. Но что будет дальше?

Б е з д е к а (II Матроне). Сейчас. Прежде всего прошу тебя в память о твоем сыне, моем друге, считать меня своим вторым сыном. Первый был тебя не достоин. Матрона-потаскуха — может ли у меня быть мать лучше, чем эта?

I I  М а т р о н а (целует его в лоб). Спасибо тебе, Павел — мой сын, мой настоящий сын, мой дорогой сыночек!

Б е з д е к а. Довольно. Идем.

Ю л и й  I I. Но куда? Что мы будем делать без этой канальи Гиркана? Хуже того — что мы будем делать без Гиркании? Теперь, когда наши гирканические стремления достигли пика, когда они, так сказать, раскрутились до максимума?

Б е з д е к а. Э — я вижу, все ваше остроумие как ветром сдуло. ваше святейшество. Кто же достоин имени короля Гиркании, если не я? Кто бо́льший жизненный абсолютист, чем я? Дайте мне весь мир, и я задушу его в объятьях любви. Только теперь мы сотворим нечто дьявольское: я ощущаю в себе мощь четырех Гирканов. Я, Павел Гиркан V. Уж я-то не буду шутом, как этот. Долой тряпье. (Пинает лежащее на полу королевское одеяние и меч.) Я устрою вам поистине дивный уголок в Бесконечности мира. Искусство, философия, любовь, наука, общество — одна великая мешанина. И мы, словно киты, пышущие наслаждением, а не как подлые черви, будем во всем этом купаться. Мир — не гнилой сыр. Бытие всегда прекрасно, если только по-настоящему понять всеединство Вселенной. Долой относительность истин! Этого Хвистека я первого укокошу! Мы взовьемся вихрем к самым потрохам абсолютного Небытия. Мы вспыхнем как новые звезды в бездонной пустоте. Да здравствует конечность и ограниченность. Бог не трагичен, он не становится — он существует. Только мы трагичны, мы, ограниченные Сущности. (Другим тоном.) Я говорю это как добрый католик и думаю, что не оскорбляю чувств вашего святейшества. (Тем же тоном, что прежде.) Вместе мы создадим Чистый Нонсенс в жизни, а не в искусстве. (Снова изменив тон.) Гм — возможно, если соответствующим образом определить дадаизм... (Кричит.) Ох, нет — мерзость! Все это разные имена одной и той же гигантской гнусной слабости. Абсолютно заново — всё заново! (Хватаясь за грудь.) Я устал. Несчастная Элла! Почему она не дожила до этой минуты? (Погружается в раздумье.)