Эквус (ЛП)

ДАЙЗЕРТ. Правда?

ДОРА. Да. Его звали Принц, и никто не мог оседлать его.

(Алан кричит со своей кровати, не глядя на мать.)

АЛАН (возбужденно, младенческим голосом). Почему нет? Почему нет?.. Скажи это! Его голосом!

ДОРА. Ему нравилась мысль о том, что животные умеют говорить.

ДАЙЗЕРТ. Неужели?

АЛАН. Скажи! Скажи!.. Скажи, как будто это он говорит!

ДОРА («благородным голосом»). «Потому что я предан моему Хозяину!»

(Алан хихикает.)

«Мое имя Принц, и я Принц среди коней! Оседлать меня может только мой юный Хозяин! Больше никто — я стряхну их на землю!»

(Алан смеется громче.)

А еще я помню, что рассказывала ему занимательную историю об упавшем с коня. Известно ли вам, что когда христианская кавалерия впервые появилась в Новом Свете, индейцы думали, что конь и всадник — это одно существо?

ДАЙЗЕРТ. Правда?

АЛАН (садится, изумленно). Одно существо?

ДОРА. А еще они думали, что, наверное, это существо — бог.

АЛАН. Бог!

ДОРА. И только когда один всадник упал с лошади, они, наконец, узнали правду.

ДАЙЗЕРТ. Это удивительно. Никогда раньше не слышал… Больше ничего не можете припомнить? Что-нибудь подобное. Что вы еще рассказывали о лошадях?

ДОРА. Ну, конечно, я читала ему Библию. «Он рёк среди рева…» Знаете? Книга Деяний. Такой поэтический пассаж. (Цитирует.) «Не ты ли дал коню силу?»

АЛАН (отвечая). «Не ты ли вложил в его горло рев преисподней?»

ДОРА (Алану). «Огненное дыхание его ужасно!»

АЛАН. «Когда он во гневе, содрогается Земля!»

ДОРА. «Он рёк среди рева…» (Дайзерту.) Не правда ли, великолепно?

ДАЙЗЕРТ. Более чем.

АЛАН. Хэй! Хэй!

ДОРА. И, разумеется, кроме того мы смотрели по телевизору множество разных ужасных вестернов. Он просто не мог от них оторваться.

ДАЙЗЕРТ. Но вы, само собой, сохраняли к этому лояльность, не так ли? Насколько я понял, этого не одобрял Мистер Стрэнг.

ДОРА (заговорщически). Он не одобрял… Обычно после обеда я давала ему возможность через заднюю дверь ускользнуть к приятелю.

ДАЙЗЕРТ (улыбаясь). Вы хотите сказать, что скрывали это от отца?

ДОРА. Чего не видят глаза, то не может огорчить сердце, не так ли? К тому же вестерны совершенно безвредны, ведь правда?

(Фрэнк встает и поднимается на площадку. Алан ложится на спину на своей скамейке. Фрэнку.)

О, здравствуй, дорогой. Это доктор Дайзерт.

ФРЭНК (пожав ему руку). Как поживаете?

ДАЙЗЕРТ. А вы?

ДОРА. Я вот тут рассказывала доктору о том, как Алан обожал лошадей.

ФРЭНК (осторожно). Мы только предполагали, что он их обожал.

ДОРА. Дорогой, ты же знаешь, он их просто боготворил. Вспомни, как ему нравилась та фотография, которую ты ему дал.

ФРЭНК (изумленно). О чем ты?

ДОРА. Ни о чем, дорогой. Просто как только он увидел ее, так сразу начал к тебе приставать, чтобы ты ему ее подарил. Разве ты не помнишь? (Дайзерту.) Мы всегда были «лошадиной» семьей. По крайней мере, все родственники по моей линии были заядлыми «лошадниками». Дедушка обычно каждое утро ездил верхом в низине за Брайтоном. И всегда надевал котелок и галифе! В них он выглядел бесподобно. «Тренинг по эквитации», [4] так он называл свои прогулки.

(Фрэнк подходит к дальней скамейке и устало садится.)

АЛАН (пытаясь выговорить слово). Эквитация…

ДОРА. Помню, я рассказывала ему, что это слово произошло от «equus», так по-латыни называется лошадь. Алан был просто околдован этим словом. Наверное, потому что ни в одном другом не видел сразу двух букв «у» подряд.

АЛАН (смакуя). Эквус!

ДОРА. Я всегда мечтала, чтобы мальчик ездил верхом. В этом для него было бы столько удовольствия.

ДАЙЗЕРТ. И он, конечно, часто ездил на лошади?

ДОРА. Нет.

ДАЙЗЕРТ. Никогда?

ДОРА. Его это не интересовало. Могу сказать со всей определенностью.

ДАЙЗЕРТ. И даже в конюшне не заинтересовало? То есть, я хочу сказать, ведь он мог войти во вкус в процессе работы.

ДОРА. Все правильно, но факт остается фактом. Он этого не хотел, правда, дорогой?

ФРЭНК (сухо). Мне кажется, он был и так по уши счастлив, убирая граблями навоз.

ДАЙЗЕРТ. Он вам никогда не объяснял, почему?

ДОРА. Нет. Должна признаться, мы оба думали, что такое поведение более чем странно, но он никогда с нами этого не обсуждал. Мне кажется, мальчик просто тянулся на свежий воздух после целой недели работы в этом жутком магазине. Кухонные электроприборы! Подходящая ли это обстановка для чувствительного ребенка, доктор?..

ФРЭНК. Дорогая, ты предложила доктору чашку чая?

ДОРА. О, дорогой, нет, не предложила!.. А вам, должно быть, смертельно хочется чаю.

ДАЙЗЕРТ. Это было бы замечательно.

ДОРА. Конечно, это было бы… Извините меня…

(Она уходит, но задерживается у края площадки, подслушивая за дверью. Алан вытягивается на своей скамейке и засыпает. Фрэнк встает.)

ФРЭНК. Моя жена напичкана романтическими идеями. Если вы понимаете, что я имею в виду.

ДАЙЗЕРТ. О ее семье?

ФРЭНК. Она думает, что вышла замуж за человека более низкого интеллектуального уровня. Да, пожалуй, так и есть. Я не понимаю всех этих ее штучек.

ДАЙЗЕРТ. Мистер Стрэнг, я просто потрясен тем, что Алан не ездил верхом.

ФРЭНК. Да, в этом он весь. Алан всегда был странным парнем, и я этим гордился. Можете вы представить себя убивающим выходные в конюшне, вычищая стойла? При всем при том, что у него есть все возможности в будущем получить Дальнейшее Образование. [5]

ДАЙЗЕРТ. При всем при том, что он был исключительным невеждой?

ФРЭНК. А что я мог поделать? Он никогда не пытался взяться за ум. И его мать потворствовала ему. Она даже не позаботилась о том, чтобы он мог правильно написать свое имя, и после этого она еще называется школьным учителем. Она говорит, лишь бы он был счастлив…

(Дора в сильном волнении заламывает руки. Фрэнк садится.)

ДАЙЗЕРТ. Могли бы вы сказать, что она была ближе ему, чем вы?

ФРЭНК. Они были неразлучны, как воры-сообщники. Нельзя сказать, что я всегда это одобрял, особенно, когда слышал, как она, запершись с ним в комнате, час за часом нашептывает ему истории из Библии.

ДАЙЗЕРТ. Ваша жена набожна?

ФРЭНК. Можно даже сказать, чересчур. Вы подумаете, это, мол, ее дело. Но когда религия, пилюля за пилюлей, день и ночь сыплется в горло мальчика… Согласитесь, ведь он не только ее, но еще и мой сын. Она не понимает этого. Конечно, великолепно, когда люди набожны. Но они почему-то думают, что их чувства куда важнее, чем то, что испытывают при этом неверующие.

ДАЙЗЕРТ. А вы, как я понимаю, неверующий?

ФРЭНК. Я атеист, и не намерен менять свой образ мыслей. Если вас интересует мое мнение, то это Библия виновата во всем, что случилось.

ДАЙЗЕРТ. Почему?

ФРЭНК. Ну, посудите сами. Мальчик тратит вечер за вечером, поглощая это чтиво, где невинный человек подвергается умерщвлению, где колючки тернового венка впиваются ему в голову, где гвозди вколачиваются ему в ладони, где копье застревает у него между ребер. Не правда ли, хорошая идейная основа в жизни? Я не шучу. Мальчик был абсолютно заворожен всем этим. Он постоянно разглядывал религиозные картинки. Я имею в виду откровенные садомазохистские иллюстрации. Если вы понимаете, что я хочу сказать. Один или два раза я это прекращал?.. (Пауза.) Проклятая религия — это единственная проблема в нашем доме, но, к сожалению, непреодолимая: я не намерен менять свой образ мыслей.

(Не в силах больше стоять в стороне, Дора снова выходит на площадку.)

ДОРА (извиняясь). Вы должны простить моего мужа, доктор. Эта тема — его конек, не правда ли, дорогой? Ты должен признать это.