Двери хлопают (ЛП)

Мать (К Даниэль.) А ты, Даниэль? Ты поедешь?

Даниэль качает головой.

Огорченно.

В первый раз никто не хочет ехать с нами… Ну, что же, тем хуже для вас. (Мужу.) Мы поедем вдвоем, Андре, как влюбленные…

Отец пожимает плечами, чувствуя всю нелепость этого замечания

К Франсуа.

Но ты будешь внимателен к бабушке?… Если ей что-нибудь понадобится….

Бабушка. О… не беспокойтесь обо мне. Меня тоже не будет дома.

Мать. Господи! А ты куда денешься?

Бабушка. Я приглашена на пикник.

Мать. На пикник?

Франсуа. Ну и что? Разве она не имеет права повеселиться немного?

Мать. Франсуа…. Прошу тебя быть вежливым и не говорить о бабушке «она».

Франсуа (с полным ртом). Но я вежлив.

Мать. Я запрещаю тебе говорить с полным ртом…

Доминик (вбегает взбешенная. В руках у не пустая коробка из-под туфель). Кто взял мои черные туфли? (К Даниэль.) Держу пари — это, конечно, ты?

Даниэль пожимает плечами.

Я запрещаю тебе трогать мои вещи! Слышишь? Запрещаю!

Мать. Мину, дорогая, успокойся. Даниэль вернет их тебе сейчас же.

Доминик (к Даниэль). Ну?

Даниэль (вспыльчиво). Ты что, спятила? Ты же знаешь, какой у меня размер. Для чего мне твои корабли сорок пятого размера.

Доминик. Значит, они сами ушли куда-то. Может быть, их взяла бабушка, чтобы пойти на бал?

Мать. Дани! Отдай Доминике ее туфли…

Пауза.

Франсуа. Это я их взял. Я их одолжил своей приятельнице.

Доминик (задыхаясь от возмущения). Что?!

Отец с интересом слушает. Его все это забавляет. Даниэль тоже.

Только мать относится к происшествию трагически.

Мать. Франсуа, ты не мог этого сделать. Туфли нельзя одалживать.

Франсуа. Почему? Ее пригласили на вечеринку. Нечего делать из этого драму.

Доминик. На вечеринку!

Франсуа. Да, на вечеринку.

Доминик. Ты это называешь вечеринкой?. Воображаю, что стало с каблуками! Нет!. Просто можно сойти с ума!

Отец. Арлен!

Франсуа идет в свою комнату и, в то время как Доминик говорит, он лазает повсюду, разыскивая туфли. Одну достает из-под кровати, вторую никак не может разыскать.

Доминик (возмущенно, но сверхтеатрально). Нет! Можно подумать, что все это происходит во сне. Одолжить мои самые красивые итальянские туфли какой-то девчонке, которую я даже не знаю!

Даниэль. Ну, теперь ты целую неделю будешь трубить о своих китайских туфлях.

Доминик (к Даниэль). Хорошо, что это касается не тебя. А вспомни, что делает Франсуа, когда трогают его машинки?

Появляется Арлен

Отец (к Арлен). Мое питье. Бабушка, могу и вам предложить стаканчик.

Бабушка. Нет, благодарю вас!

Доминика (в комнату к Франсуа). Ну? Так что же туфли?

Мать. Успокойся, дорогая. Франсуа их тебе сейчас вернет.

Франсуа. Вот же они!

Доминика. Но ведь они теперь испорчены! Дикари какие-то!

Даниэль (вдруг вскакивает, опрокидывает стул, затыкает уши и бежит к себе в комнату, громко хлопая дверью. Кричит). Сумасшедший дом!

Из ванной комнаты выходит Старик. Спокойно проходит к входной двери

Отец (к Даниэль). Что это за человек? Я спрашиваю: кто этот тип, который только что вышел из ванной?

Даниэль (насмешливо). Это водопроводчик.

Отец. Перестань корчить идиотку! Не дом, а проходной двор! Любой может войти, выйти…

Даниэль. Папа, не нервничай! Это вредно для твоего сердца!

Отец. Я спрашиваю, кто этот тип?

Даниэль. Какой тип?

Отец. Маленький старичок в очках. Он только, что вышел из ванной.

Даниэль. Это бабушкин друг, вот и все.

Отец. А, что он делает в ванной?

Даниэль. Как что? Приводит себя в порядок! (Уходит.)

Общее молчание.

Франсуа. Папа, дай мне сигарету.

Отец. Ты слишком много куришь, дорогой.

Франсуа. Папа, тебе нужна машина в среду вечером?

Отец. Аккумулятор сел.

Франсуа. Ну конечно. Каждый раз, когда я прошу тебя разрешить мне взять машину, — садится аккумулятор.

Отец. Да, разумеется. Потому что, когда один мрачный кретин выезжает на ней, он всякий раз забывает затем выключить подфарники…

Франсуа. Это случилось один раз. Подумаешь: один раз! Не будешь же ты утверждать, что с тех пор ни разу не перезаряжал аккумуляторы.

Отец. Я не обязан объяснять. Хватит. Каждый раз, когда ты берёшь машину, я потом в течение целой недели получаю повестки о штрафах. Занятно, не правда ли? И потом, дворники всегда оказываются поломанными, пепельница забита окурками в губной помаде, коврики — в грязи. Не машина, а…

Мать (в ужасе). Андре!.

Отец. А на днях я нашёл бутылку виски… Кончится тем, что ты врежешься в дерево… А твоя мать устроит мне сцену.

Мать. Андре!

Франсуа. Ладно! Ладно, я понял! Больше не буду просить. Можешь сдать её в музей, и разговор окончен.

Отец. Когда я получу новую, тогда поговорим.

Франсуа. Ты смеёшься? Это будет лет через пять…

Мать (к Франсуа). Когда ты берёшь машину, я не могу заснуть до тех пор, пока ты не возвратишься. (Франсуа пожимает плечами).

Отец. То есть до четырёх часов утра. Ты бы лучше ложился спать пораньше. Посмотри, на кого ты похож. Чем ты занимаешься?

Мать. Правда, дорогой… Ты очень плохо выглядишь.

Франсуа. О, хватит! Вас послушать, можно подумать, что мне пора в больницу!

Отец. Ну что ж! Ничего бы не было удивительного… Ночи напролёт трубить в трубу в ресторане!

Франсуа. Ну, это, в конце концов, моё дело. Мне же не пятнадцать лет.

Отец. А, можешь делать что угодно, ты уже взрослый… Но после двенадцати часов ночи не смей включать свою дикарскую музыку.

Франсуа. Дикарскую музыку! Ну, нечего сказать, ты в этом разбираешься!

Мать. Знаете, Андре, джаз бывает хороший и плохой.

Бабушка. А мне очень нравится. Эта музыка такая занимательная.

Отец. Да-да, конечно! Я знаю, бабушка! Армстронг — гений, а Иоган Себастьян Бах — последний подонок.

Франсуа. Господи! Кто это порет такую чушь?

Мать. Франсуа!

Отец. Я!

Франсуа. Бах — это очень хорошо!

Отец (насмешливо). Вот как? Ну …тогда…поиграй нам вечером на клавесине.

Франсуа. На клавесине? Почему не на рожке?

Мать. Не понимаю…Что с ними происходит? Нет никакой возможности их сдерживать.

Отец (насмешливо). Да? И вам кажется, что вы когда-нибудь могли это делать?

Мать. Что вы хотите этим сказать?

Отец. Ничего, ничего.

Мать. Вы не находите, что они стали какими-то трудными?

Отец. Что я могу вам сказать, моя бедная Алиса? Вы же всегда разрешали детям делать все, что им было угодно. А теперь вы хотите, чтобы они вдруг переменились? И только потому, что вы испытываете потребность в их уважении?.