Лукреция Борджа

Донна Лукреция. Но разве ты не понимаешь, что все эти оскорбительные названия, которыми осыпают тебя, да и меня тоже, могут возбудить презрение и ненависть в таком сердце, в котором ты желал бы вызвать любовь? Или ты, Губетта, никого на свете не любишь?

Губетта. Хотелось бы мне знать, кого любите вы, синьора!

Донна Лукреция. Ты этого и не можешь знать. Но я буду с тобой откровенна. Не стану говорить тебе о моем отце, брате, муже, любовниках…

Губетта. Но ведь кого же еще можно любить?

Донна Лукреция. Есть иная любовь, Губетта.

Губетта. Ну вот еще! Или вы из любви к богу хотите стать добродетельной?

Донна Лукреция. Губетта! Губетта! А если я скажу тебе, что в Италии, в этой страшной, полной преступлений Италии, нашлось сердце благородное и чистое, сердце, полное высокой мужественной доблести, сердце ангела под панцирем воина, что мне, бедной женщине, внушающей ужас, ненавидимой, презираемой, проклинаемой людьми, осужденной небесами, что мне, несчастной всемогущей повелительнице, чья душа томится в смертной муке, мне, Губетта, остается одна надежда, одно прибежище, одна мысль – перед смертью заслужить в этом гордом и чистом сердце хоть малую долю нежности, хоть малую долю уважения, что у меня нет иной честолюбивой мечты, как заставить когда-нибудь это сердце биться легко и радостно на моей груди, – поймешь ли ты тогда, Губетта, почему я тороплюсь искупить мое прошлое, смыть грязь с моего имени, стереть все пятна, что покрывают меня с головы до ног, а мерзкий и кровавый образ, в котором я представляюсь Италии, превратить в образ, овеянный славой, раскаянием и добродетелью?

Губетта. О боже мой, синьора, да вы сегодня, верно, встретились с каким-нибудь схимником?

Донна Лукреция. Не смейся. Уже давно у меня такие мысли – только я тебе не говорила. Человек, увлеченный потоком преступлений, не может остановиться, когда захочет. Два ангела – добрый и злой – боролись во мне, но мне кажется, что добрый ангел одержит верх.

Губетта. Если так – te Deum laudamus, magnificat anima mea Dominum! [18] – Да знаете ли, синьора, что я вас больше не понимаю и что с некоторых пор вы стали загадкою для меня? Месяц тому назад вы, ваша светлость, объявляете, что отправляетесь в Сполето, прощаетесь с вашим супругом, его светлостью доном Альфонсо д'Эсте, который, впрочем, настолько мил, что влюблен в вас, как нежный голубок, а ревнив, как тигр; итак, ваша светлость покидаете Феррару и тайком приезжаете в Венецию, почти без свиты, под именем какой-то неаполитанки, а я – под именем испанца. Прибыв в Венецию, вы, ваша светлость, расстаетесь со мной и приказываете не быть с вами знакомым; потом вы начинаете носиться по празднествам, концертам, балам и ужинам, пользуетесь карнавалом, чтобы нигде не появляться без маски, таитесь от взглядов, никем не узнаны, еле разговариваете со мной – и то только вечером, где-нибудь в дверях – и вот, в довершение всего этого маскарада, проповедь, с которой вы обращаетесь ко мне! Проповедь, обращенная ко мне! Разве это не поразительно, не чудесно? Вы преобразили ваше имя, преобразили ваш наряд, теперь вы преображаете и вашу душу! По чести говоря, этот карнавал заходит слишком далеко. Тут я теряюсь. В чем же причина такого поведения, ваша светлость?

Донна Лукреция(хватая его за руку и подводя к спящему Дженнаро). Видишь этого юношу?

Губетта. Вижу не в первый раз и знаю: вы его преследуете с того дня, как приехали в Венецию и надели маску.

Донна Лукреция. Что ты о нем скажешь?

Губетта. Скажу, что этот юноша спит на скамье, но заснул бы стоя, наслушавшись назидательных и душеспасительных речей, которыми вы меня угощаете.

Донна Лукреция. Как по-твоему, он очень красив?

Губетта. Он был бы еще лучше, если б глаза у него не были закрыты. Лицо без глаз – что дворец без окон.

Донна Лукреция. Если бы ты знал, как я его люблю!

Губетта. Это уж дело дона Альфонсо, вашего царственного супруга. [19] Должен, впрочем, предупредить вашу светлость, что вы попусту теряете время. Насколько мне известно, этот юноша страстно влюблен в одну прекрасную девушку по имени Фьямметта.

Донна Лукреция. А любит его девушка?

Губетта. Говорят, любит.

Донна Лукреция. Тем лучше! Я так хочу, чтоб он был счастлив!

Губетта. Вот странно – совсем не в ваших нравах. Я считал вас более ревнивой.

Донна Лукреция(глядя на Дженнаро). Какие благородные черты!

Губетта. Мне все кажется, он на кого-то похож…

Донна Лукреция. Не говори, на кого он похож… Оставь меня.

Губетта уходит. Лукреция словно в благоговейном восторге стоит перед Дженнаро и не замечает, как в глубине сцены появились двое в масках; они наблюдают за нею.

Донна Лукреция(думая, что она одна). Так это он! Наконец-то я хоть минуту могу без страха глядеть на него! Нет, я не воображала его таким красавцем! Боже! Не дай мне испытать его ненависть и презрение, – ты ведь знаешь, в нем для меня все, что я люблю на земле! Я не смею снять маску, а надо вытереть слезы.

Снимает маску, чтобы вытереть глаза, Двое в масках тихо разговаривают, пока она целует руку спящего Дженнаро.

Первый. Довольно, я могу вернуться в Феррару. Я приехал в Венецию, только чтобы убедиться в ее неверности; того, что я видел, достаточно. Мое пребывание здесь не может больше продолжаться – пора в Феррару. Этот юноша – ее любовник. Как его имя, Рустигелло?

Второй. Его зовут Дженнаро. Он – наемный солдат, храбрец, без роду, без племени, и о происхождении его не известно ничего. Сейчас он – на службе Венецианской республики.

Первый. Устрой так, чтобы он приехал в Феррару.

Второй. Это, ваша светлость, устроится само собой. Он послезавтра вместе со своими друзьями отправляется в Феррару – они входят в состав посольства, возглавляемого сенаторами Тьополо и Гримани.

Первый. Хорошо. Все, что мне сообщали, оправдалось. Повторяю, я видел достаточно; мы можем вернуться.

Уходят.

Донна Лукреция (сложив руки и почти что став на колени перед Дженнаро). О боже мой! Пусть дано ему будет столько счастья, сколько горя выпало мне!

Целует Дженнаро в лоб; он мгновенно просыпается.

Дженнаро (хватая за руки Лукрецию, пришедшую в замешательство). Поцелуй!.. Женщина! Клянусь честью, синьора, если бы вы были королевой, а я поэтом, то это было бы точь-в-точь приключение Алена Шартье, французского стихотворца. [20] Но кто вы – я не знаю, а я – я только солдат.

Донна Лукреция. Пустите меня, синьор Дженнаро.

Дженнаро. О нет, синьора.

Донна Лукреция. Кто-то идет! (Убегает; Дженнаро – за нею.)

Явление третье

Джеппо, потом Маффио.

Джеппо(входя с противоположной стороны). Чье лицо я вижу? Да, это она! Эта женщина в Венеции! – Эй, Маффио!

Маффио(входит). Что такое?

Джеппо. Должен рассказать тебе о необыкновенной встрече. (Говорит что-то на ухо Маффио.)

Маффио. Ты в этом уверен?

Джеппо. Так, как уверен в том, что мы здесь во дворце Барбариго, а не во дворце Лаббиа.

Маффио. Она с Дженнаро вела нежный разговор?

Джеппо. Да, с Дженнаро.

Маффио. Надо вырвать из этой паутины брата моего Дженнаро.

Джеппо. Идем, предупредим друзей.

Уходят. Сцена ненадолго остается пустой; только время от времени в глубине под музыку проплывают гондолы. Дженнаро и донна Лукреция в маске возвращаются.