Утренние поезда

— Вы сошли с ума! — нахмурился Ваганов. — У нас нет времени на ожидание… Лето и так короткое, чего мы должны дожидаться? И до каких пор?

— Пока мы не будем уверены, что дорога на Ардыбаш безопасна, — сказал Куманин.

— Ждать отказываюсь! — заявил Ваганов.

— Понимаю… Но мне бы не хотелось, чтобы с вашей группой произошло нечто вроде того, что случилось с нами в восемнадцатом.

— Сейчас не восемнадцатый!

— Вот потому мы и отвечаем за вашу жизнь, — сказал подошедший к ним Федякин.

И вдруг Митька схватил Куманина за руку.

По просеке, по направлению к разгружавшимся, шли трое, по-видимому, очень усталых людей.

— Тася! — крикнул Митька и побежал навстречу.

— Рогов! — Куманин побежал за ним.

— Тася! Настасья Аркадьевна! — Митька остановился перед ней — смущенный и радостный.

Рогов протянул Куманину планшет летчика.

— Здесь карта, по которой мы отмечали направление, — сказал он.

Тася обнимала Митьку, на глазах ее появились слезы.

— Митя… Митенька…

Небольшой отряд Куманина — он сам, Митька, Темка да пяток милиционеров — пробирался к скиту через болото. Впереди шел Темка. Лошадей вели на поводу. Лошади шли, спотыкаясь, увязая в болоте.

А в таежном поселке били в набат. Тревожные и гулкие удары колокола поднимались вверх и уносились в тайгу.

Обитатели поселка собрались возле дома Субботы. Они стояли кучками: отдельно те, кто жил здесь спокон веку, — старики, дети, бабы; отдельно — кто прибился сюда в страхе перед новой властью, кого привел Суббота.

И совсем отдельно, держа за руку малыша, у самого крыльца, стояла Марфа.

Все молча смотрели на крыльцо. Ветер, налетавший порывами, трепал бабьи юбки, хлопал ставнями, шевелил волосы ребятишек.

На крыльце стоял Суббота.

Он оглядел собравшихся и крикнул:

— Уходите!

В тишине, от скалы, вернулось чуть слышное эхо:

— …дите…

— Уходите! — хрипло кричал Суббота. — Бегите отсель, к Черному ключу бегите. Как деды ваши, как прадеды. Уносите добро, уводите жен, детей малых! Потому как Суббота вам больше не защита! Большевики сюда идут! И ни детям малым, ни старикам старым пощады не будет. Дома ваши пожгут, добро разграбят. Собирайте все, что унести можете, остальное — в огонь.

Бабы и старики, крестясь, упали на колени. Кто-то из женщин истерически завопил, послышались рыдания. Суббота оглядел собравшихся, заметил Силантия, хмуро глядевшего на него.

— Что стоишь, Силантий?! — крикнул Суббота. — Собирайся!

— Надоело зазря живот под пули подставлять. Не желаю больше, — сказал Силантий.

— А я неволить никого не смею. Оставайся! Только тебе, Силантий, что со мной, что без меня один конец — пуля. А вы что? — крикнул он в толпу. — Чего ждете?! Собирайтесь! Бегите!

Он быстро пошел к дому. Возле ворот стояла груженая телега. Марфа преградила ему дорогу.

— Никуда я не поеду, Ефим! Куда — с дитем малым!

Суббота взял мальчика из ее рук и передал Харитону. Тот посадил его на телегу. Оттолкнув Марфу, он вошел в дом.

— Мое добро им не достанется! — крикнул он из дому.

Из раскрытого окна рванулись языки пламени. Через мгновение он выбежал из дома с горящим жгутом соломы, что-то крича яростно — слов было не разобрать, — пробежал через двор и поднес огонь к крыше сарая.

— Не балуй! — крикнул Силантий, бросился к Субботе и, вырвав у него горящий жгут, отбросил его в сторону.

— Ты о людях подумал?! Куда им идти?! — крикнул он Субботе. — К Черному ключу? С детьми, с бабами? Сызнова жить начинать? Ты так о людях подумал?!

Суббота как будто слушал его, стоял слегка даже растерянный, но вдруг, выхватив револьвер, выстрелил. Силантий покачнулся, сделал шаг к Субботе и рухнул на землю.

Суббота поднял с земли горящий жгут и бросил его на крышу сарая. Сухая дранка мгновенно вспыхнула.

Суббота вскочил на коня и крикнул Марфе:

— К Черному ключу уходи. Там жди. Припомнят они Субботу! Вовек не забудут!

Марфа склонилась к Силантию. Силантий приоткрыл глаза.

— Жил, будто не жил, — сказал он чуть слышно.

Стреляя на ходу из ружей, Суббота, Губенко, Прошка и Харитон мчались к загону, где стояли лошади. Испуганные выстрелами лошади, сгрудившись, беспокойно метались из стороны в сторону. Подскакав к ограде, Суббота и Губенко выстрелили в воздух. Несколько лошадей с неистовым ржанием поднялись на дыбы. Табун рванулся, и лошади, ломая перегородки, понеслись к лесу.

— Не видать им моих лошадей, — сказал Суббота, когда они скрылись из виду.

Он оглянулся. Прошка, похлестывая коня, скакал куда-то в сторону. За ним поскакал Губенко.

С Субботой остался один Харитон.

Зимин вышел к смолокурне, где его обычно дожидался Ахмет. Осторожно озираясь, перешагнул через поваленный забор, направился к строению с выбитыми окнами, заглянул внутрь. Ветер гонял клочья сена, пожелтевший обрывок газеты. Зимин обошел кругом, подошел к столбу от ворот. На столбе, на высоте его роста, он увидел свежий надрез ножом: два креста. Он удовлетворенно кивнул и направился в сторону гари.

Куманин и Митька с отрядом въехали в распахнутые ворота. Поселок был безлюден. Над пепелищем сгоревших изб летали черные хлопья. Кое-где сгорели только соломенные крыши, а обгорелые бревна уцелели.

Только молельня с крестом посреди площади стояла, не тронутая огнем.

Митька снял шапку.

— Горелый… Видно, ему судьба — гореть.

Куманин прислушался. Откуда-то доносились голоса.

— Поют вроде! — сказал Митька.

Они подъехали к церкви. Теперь пение стало хорошо слышно. Куманин сделал знак вооруженным милиционерам и вместе с Митькой, спешившись, направился к церкви.

Когда они приоткрыли дверь, то увидели, что небольшое пространство церкви заполнено молящимися. Кто-то оглянулся на них, испуганно вскрикнул. Все обернулись. Широко раскрытыми от ужаса глазами смотрели они на вошедших.

Куманин растерянно взглянул на свой наган, неловко, стесняясь, сунул в кобуру. То же сделал и Митька.

— Извините, граждане… Продолжайте. Я подожду.

Они вышли, осторожно прикрыв двери.

— Им новую жизнь на блюдечке подносят, а они, как раки, со страху пятятся… — сердито бросил он Митьке.

Но Митька увидел идущую к ним женщину с мальчиком и побежал к ней.

— Марфа!

— Митя! — узнала она его и зарыдала.

— Где Суббота?! — крикнул ей Куманин.

— Ушел. Все они ушли… разбежались…

Покинув Субботу, Прошка, не зная толком, куда податься, направился к тому месту, где еще недавно держал свой «пост». Миновав усыпанную хвоей тропинку с поваленным деревом, он опустился в неглубокий овражек, оглядевшись, раздвинул кусты и нагнулся, чтобы нырнуть в открывшийся вход неприметной глазу землянки.

Вдруг он почувствовал, что на плечо его легла чья-то рука. Он испуганно бросился бежать.

Не помня себя, карабкался по склону овражка, но, едва выбравшись наверх, увидел Зимина.

Зимин ударом кулака повалил его и прижал к земле.

— Где Суббота? Говори!

— Ушел, — прохрипел Прошка. — Дом свой спалил, людей распустил… И ушел…

— Куда?

— На Ардыбаш… — прошептал Прошка и в ужасе закрыл глаза: казачка Дарья, легендарная хозяйка Ардыбаша, склонилась над ним в образе Ахмета.

Зимин отпустил Прошку.

— Убирайся! — процедил Зимин сквозь зубы, и Прошка бросился бежать.

Зимин поднял ружье, лежавшее рядом.

— Иди, Ахмет. Жди меня, где договорились.

— А ты?

— Мне одно дело кончить надо. Может быть, единственное настоящее дело в жизни.

Они шли к Ардыбашу.

Шли, ведя под уздцы тяжело груженных лошадей, Суббота и Харитон. Из мешка одного из вьюков выглядывал ствол пулемета.