Скачущий на льве

Акива.  Ты хочешь создать универсальную мировую религию?

Адриан.  Нет. Я хочу уважать их все в равной мере. Я собираюсь почитать всех богов всех стран и всех  народов. Я, как тебе известно, построил в Риме Пантеон – храм всех богов, святилище всем богам.

Акива.  Я полагал, что там речь идет только об олимпийских богах.

Адриан.  Там, в Риме, да. Но у меня есть план, достойный Александра Великого! Я собираюсь построить еще множество Пантеонов по всему миру. В Коринфе, Александрии, Антиохии, Иерусалиме.

Акива.  Зачем?

Адриан.  Как зачем? Чтобы вернуть людям богов! Все люди будут молиться вместе всем богам в одном храме. Рядом будут статуи и мозаики, алтари и капища. Перемешаются языки и наречия, курения и возлияния, будут звучать гимны и молитвы, кто-то будет петь своему богу, а кто-то – танцевать для него. Это будет величественное зрелище!

Акива.  Это будет похоже на ярмарку в большом городе.

Адриан.  Пусть! Когда люди торгуют, они не воюют. Ярмарка – символ мира и процветания. Там каждый купец с гордостью раскладывает свой товар. Индиец торгует жемчугом, германец – янтарем, сириец – тканями, грек – посудой. Все берут друг у друга то, в чем нуждаются и относятся друг к другу с уважением. Это идеал Империи!

Акива.  Ты не учитываешь, цезарь, что религия – это не товар.

Адриан.  Товар! Такой же товар, как оливковое масло, финики  или вино. Религия стала товаром  с самого момента своего рождения. Послушай только, как разговаривают миссионеры. Это язык рыночных зазывал, сводников из борделей или продавцов лечебных снадобий. Всякая религия заинтересована всучить свой товар как можно большему числу простаков-покупателей.

Акива.  Миссионеры имеют такое же отношение к религии, как мародеры к войне.  Это неизбежное и печальное последствие, совершенно не отражающее сути явления.

Адриан.  Сказано хорошо, но это не опровергает моего тезиса.

Акива.  Я сейчас продолжу. Нет, цезарь, религия не товар. У всех товаров есть некая стоимость, насчет которой люди договариваются, продавая и покупая вещь по определенной цене. На этом основана торговля. Религия же является вещью бесценной и  исключительной в глазах ее последователей и, в то же время, абсолютно пустой и ничтожной в глазах ее противников. Насчет религий договор невозможен, ибо каждая из них считает правой только саму себя, иначе она перестанет быть собой и утратит смысл своего существования. Поэтому религиозные войны самые беспощадные.

Адриан.  Совершенно согласен! Чтобы прекратить их, нужно приучить людей молиться разным богам  вместе, чтобы религия не разделяла, а объединяла людей. Для этого я и хочу построить Пантеон в Иерусалиме.

Акива.  То, что ты предлагаешь, цезарь, не уважение к разным религиям, а уничтожение их. Оставшись без  права на свою исключительность и признания лишь своих богов правильными, религии умрут. Эта идея могла родиться только у равнодушного ко всякой вере человека. Я думаю, ты не веришь ни в каких богов,  поэтому все религии для тебя все одинаковы, как гранаты на лотке у торговца.

Адриан.  Ты прав, Акива, я не верю в богов. Я часто думал, как величествен и прекрасен был удел человека, если бы он, без всякой надежды на внешнее наказание или воздаяние, находил бы в себе самом смысл своего существования. Согласись, ведь жизнь наша имеет лишь тот смысл, который мы ей придаем.

Акива.  Это верно. Именно поэтому мы, евреи,  думаем, что наивысший смысл жизни в служении Богу.

Адриан.  Почему именно в этом?

Акива.  Потому что Бога никто и никогда не познАет до конца. А лишь там, где есть непознаваемое, есть надежда.

Адриан.  Ты превосходный учитель, Акива. Возможно, если бы в молодости у меня был такой наставник, я бы изменил отношение к религии и богам.

Акива.  Это никогда не поздно сделать, цезарь. Не говорил ли Эпикур: «Божественного не бойся»?

Адриан.  Сейчас меня больше занимают другие предметы. Разговор с тобой только укрепил мою решимость построить Пантеон в Иерусалиме поскорее. Это будет означать примирение религий и конец религиозных войн. Тем самым, мы избавим эти места от постоянных кровавых распрей. Согласен ли ты помогать мне в этом деле, Акива?

Акива.  Я полагаю, цезарь, ты не ждешь от меня немедленного ответа. Вопрос твой слишком серьезен, а предложение для меня совершенно неожиданное.

Адриан.  Я не тороплю тебя, Акива. Подумай. Учти только, что часто мои замыслы казались людям несбыточными. Я прекратил казавшиеся бесконечными  войны, которые вел мой великий предшественник Траян, заключил мир с восточными соседями Империи, укрепил границы и возвел в Британии Адрианов вал. По поводу всех этих предприятий я слышал единодушное мнение: нет, это невозможно! Тем не менее, я сделал это. А сколько стенаний и воплей пришлось мне выслушать по поводу сооружения Пантеона! Но я построил его, и он красуется в центре Рима, а значит, в центре мира, как монумент терпимости и  гармонии. Я полон решимости завершить и это мое начинание.

Акива.  В добрый час, цезарь! Боюсь, однако, что  я злоупотребил твоим вниманием.

Адриан.  Ничуть, почтенный Акива, это я должен благодарить тебя за твое терпение и время, которое ты мне уделил. Позволь мне сделать тебе маленький подарок. Я распоряжусь, чтобы тебя доставили домой в императорских носилках.

Акива.  Бог с тобой, цезарь! Прошу тебя не делать этого. Люди нашего городка умрут от ужаса при виде такого зрелища, и я останусь без друзей и учеников. У меня хорошая повозка со старой лошадью и старым возницей. Все это вполне подходит их старому седоку. Вот небольшую охрану я бы у тебя попросил. На дорогах сейчас действительно неспокойно.

Адриан.  Флегонт! Выдели нашему гостю для сопровождения две центурии моей личной охраны. Скажи центуриону Корнелию, чтобы смотрел в оба.

Флегонт.  Слушаюсь, цезарь!

Акива.  Мира и благополучия тебе, цезарь!

Адриан.  Радости тебе, почтенный  Акива! Надеюсь, скоро увидеть тебя вновь.

Сцена в Доме Учения.  Акива и Меир утром в день обсуждения.

Раннее утро.  Меир заходит в темноватый еще Дом учения и перебирает свитки на полках.

Меир.  Это должно быть где-то здесь…

Акива.  Меир, что ты ищешь?

Меир.   Роняет свиток.  Свят, Свят, Свят, Господь Сил! Это ты, Рабби Акива? Ты меня напугал. Ты что же, сидел здесь всю ночь?

Акива.  Нет, я пришел незадолго до тебя. Старикам плохо спится, вот я и встал ни свет, ни заря. Пошел погулять в полях, слушал лягушек на реке. Я, знаешь ли, люблю разговаривать с лягушками.

Меир.  Над этой твоей привычкой посмеивался еще Элиша. Он все спрашивал, интересно,  что нового сегодня наш Рабби  Акива узнал у квакушек?

Акива.  Да, Элиша так этого и не понял, хотя он куда как умен! Рабби Тарфон когда-то здорово сказал: «Кто мудр? Тот,  кто учится у любого человека». Это очень  верно, но я бы эту мысль развил. Учиться у мудреца или человека бывалого – что же тут особенного? А вот попробуй научиться у простака! У деревенского дурачка! А ведь и у них есть чему поучиться. Но самое трудное – учиться у деревьев, птиц, лягушек. У капель росы, у камней на дороге…

Меир.  Да, это, наверное, высшая степень мудрости. Недаром считают, что царь Соломон, мудрейший из людей, понимал язык животных, птиц и растений.

Акива.  Говорят, он написал в своих Притчах: «Если душа научилась читать, каждый лист на дереве становится Священным Писанием». Правда, хорошо сказано?

Меир.  Преуспела ли в этом твоя душа?

Акива.  Надеюсь… Но до Соломона мне бесконечно далеко.  Премудрый царь  умел сочетать в постижении мира  душу и разум. А у меня разум порой угнетает душу, как плохой муж гнобит жену.

Меир.  Ты хотел бы подражать Соломону?

Акива.  О, нет! Всевышний ведь не спросит меня, почему я не был Соломоном? Он спросит меня, почему я не был Акивой? Я предпочитаю оставаться самим собой. Впрочем, я отвлекаю тебя своей стариковской болтовней. Ты же пришел работать. Скажи мне, что ты ищешь, возможно, я помогу тебе.