Драматические отрывки и отдельные сцены (1832-1837)

А<лександр>И<ванович>. А покойница собственноручно подписалась?

Х<рисанфий>П<етрович>. Вот то-то и есть, что подписалась, да чорт знает как.

А<лександр>И<ванович>. Как?

Х<рисанфий>П<етрович>. А вот как: покойницу звали Евдокия, а она нацарапала такую дрянь, что разобрать нельзя.

А<лександр>И<ванович>. Как так?

Х<рисанфий>П<етрович>. Чорт знает, что такое: ей нужно было написать Евдокия, а она написала «обмокни».

А<лександр>И<ванович>. Ах, какой подлец!

Х<рисанфий>П<етрович>. О, я вам скажу, что он горазд на всё. «А племяннику моему Хрисанфию Петрову три штаметовые юбки!»

А<лександр>И<ванович>. (В сторону). Молодец, однако ж, Иван Петрович Барсуков. Я бы никак не мог думать, чтобы он ухитрился так.

Х<рисанфий>П<етрович>. (Размахивая руками). «Обмокни!» Что ж это значит? ведь это не имя: «обмокни?»

А<лександр>И <ванович>. Как же вы намерены поступить теперь?

X<рисанфий>П<етрович>. Я подал уже прошение об уничтожении завещания, потому что подпись ложная. Пусть они не врут: покойницу звали Евдокией, а не «обмокни».

А<лександр>И<ванович>. И хорошо! Позвольте теперь мне за всё это взяться. Я сейчас напишу записку к одному знакомому секретарю, а вы, между тем, доставьте мне копию с завещания вашего.

X<рисанфий>П<етрович>. Несказанно обязан вам! (Берется за шапку). А в которые двери нужно выходить — в те или в эти?

А<лександр>И<ванович>. Пожалуйте в эти.

X<рисанфий>П<етрович>. То-то! Я потому спросил, что мне нужно еще будет по своей надобности. До свидания, почтеннейший… как вас? я всё позабываю.

А<лександр>И<ванович>. Александр Иванович.

Х<рисанфий>П<етрович>. Александр Иванович! Александр Иванович есть Брульдюковский, вы не знакомы с ним?

А<лександр>И<ванович>. Нет.

X<рисанфий>П<етрович>. Он еще живет в пяти верстах от моей деревни. Прощайте!

А<лександр>И<ванович>. Прощайте, почтеннейший, прощайте!

Каплунов. Еще и вина! а водки не хочешь? Один дьявол — вино и водка, ведь всё так же пьяно. [Мне всё равно — вино или водка, лишь бы пьяно. ] Пойдем!

Шрейдер. Нет, я в немецка театр пойду.

Каплунов. Охота в театр! (В сторону). Вот уж немецкая цигарка! И врет расподлец — и не думает быть в театре! Скряжничает проклятая немчура: боится проиграть алтына, и еще в театр! На свой счет не выпьет пива немецкая сосиска! Когда-нибудь, ей богу, поколочу его на все боки. (Вслух). Это что за зеркало? (Схватывает со стола зеркало).

Лаврентий. Перестаньте. Чего вы пришли? ведь барина нет. Что вам здесь делать? (Слышен стук в боковые двери). А вот и барин теперь увидит.

(Шрейдер и Каплунов убегают. Остается Петрушевич, погруженный в задумчивость. Лаврентий и Аннушка).

Лаврентий. А! Анна Гавриловна! Насчет моего почтения с большим удовольствием вас вижу.

Аннушка. Не беспокойтесь, Лаврентий Павлович! Я нарочно зашла к вам на минуту. Я встретила карету вашего барина и узнала, что его нет дома.

Лаврентий. И очень хорошо сделали: я и жена будем очень рады. Пожалуйте, садитесь.

Аннушка (севши). Скажите, ведь вы знаете что-нибудь о бале, который на днях затевается?

Лаврентий. Как же. Оно, примерно, вот изволите видеть, складчина. Один человек, другой, примерно так же сказать, третий. Конечно, это впрочем составит большую сумму. Я пожертвовал вместе с женою пять рублей. Ну, натурально бал, или что обыкновенно говорится — вечеринка. Конечно, будет угощение, примерно сказать — прохладительное. Для молодых людей танцы и тому прочие подобные удовольствия.

Аннушка. Непременно, непременно буду. Я только зашла за тем, чтобы узнать, будете ли вы вместе с Агафией Ивановной?

Лаврентий. Уж Агафия Ивановна только и говорит всё, что о вас.

Закатищев (вбегает). Что, Иван Петрович дома?

Лаврентий. Никак нет.

Закатищев (про себя). Жаль! Если бы не заговорился так долго с этим степняком, я бы его застал. Однако ж я даром ему не скажу об этом сюрпризце, который готовит ему родной братец. Нет, Иван Петрович! Извините — представьте меня непременно к награде! Я уж чересчур усердно вам служу, доставляю запрещенный товар. Нет, тысяченки четыре вы должны мне пожаловать! Эх, куплю славных рысаков! Только и речей будет по городу, что про лошаденку Закатищева. Хотелось бы и колясчонку, только уж зеленую. Желтого цвета никак не хочу! Куда же уехал Иван Петрович?

Лаврентий. Они уехали к Марье Петровне.

Закатищев (увидев Аннушку, кланяется). Здравствуйте, сударыня! Ох, какие воровские глазки!

Аннушка. Есть на кого заглядеться!

Закатищев (уходя). Лжешь, плутовка! Влюблена в меня! Признайся — по уши влюблена? А, закраснелась! (Уходит).

Аннушка. Право, чем кто больше урод, тем более воображает, что в него все влюбляются. Если и у нас на бале будет такая сволочь, то я…

Лаврентий. Нет, Анна Гавриловна, у нас будет общество хорошее. Не могу сказать наверно, но слышал, что будет камердинер графа Толстогуба, буфетчик и кучера князя Брюховецкого, горничная какой-то княгини… Я думаю, тоже чиновники некоторые будут.

Аннушка. Одно только мне очень не нравится, что будут кучера. От них всегда запах простого табаку или водки. Притом же все они такие необразованные, невежи…

Лаврентий. Позвольте вам доложить, Анна Гавриловна, что кучера кучерам рознь. Оно, конечно, так как кучера, по обыкновению больше своему, находятся неотлучно при лошадях, иногда подчищают, с позволения сказать, кал. Конечно, человек простой — выпьет стакан водки или, по недостаточности больше, выкурит обыкновенного бакуну, какой большею частью простой народ употребляет. Да. Так оно натурально, что от него иногда, примерно сказать, воняет навозом или водкой. Конечно, всё это так. Да. Однако ж, согласитесь сами, Анна Гавриловна, что есть и такие кучера, которые хотя и кучера, однако ж, по обыкновению своему больше, примерно сказать, конюхи, нежели кучера. Их должность, или так выразиться, дирекция состоит в том, чтобы отпустить овес или укорить в чем, если провинился форейтор или кучер.

Аннушка. Как вы хорошо говорите, Лаврентий Павлович. Я всегда вас заслушиваюсь.