Антология современной швейцарской драматургии

ТОЛСТУХА. Однако. Это же. Это же прекрасно, что среди нас есть христианка, что она едет вместе с нами. Это же прекрасно, Герман, дубина ты стоеросовая, понимаешь, прекрасно. Нам это и нужно. И такая еще молоденькая. Это знамение, явленное именно нам. Давайте помолимся все вместе.

ЭРИКА. Я буду только рада. Но на ближайшей остановке я выйду.

ГЕРМАН. Хорошая идея. Только остановок больше не будет.

ГЕРМАН. Дорога будет идти через лес, сплошные деревья, а потом появится станция канатной дороги. И бензоколонка Антона.

ЭРИКА. А потом.

ГЕРМАН. Потом ты увидишь санаторий.

ЖАСМИН. Мы оставим ее у канатки. Завтра утром наверняка пойдет какой-нибудь автобус.

ГЕРМАН. Извини, но завтра утром никакой автобус наверняка не пойдет. Вспомни, какой сегодня день. Ну. По воскресеньям автобус проходит здесь только в полдень. Оставим ее лучше здесь.

ЭРИКА. В лесу. Где кругом ни души.

ГЕРМАН. Здесь хорошо, красиво. (Напевает вполголоса, вторя скрипкам.) Маленький трюк. Дай деревьям имена, и ты сможешь вести с ними разговор. Как и в других случаях с любыми неодушевленными предметами. И страха как не бывало. У моего автобуса имя такое же, как у меня. И я его не боюсь.

ТОЛСТУХА. Так поступать негоже. В нашей компании будет не хватать верующего человека. Это милое, нежное Божье дитя утешило бы господина Крамера. (Обращаясь к Эрике.) Среди нас один очень больной человек. Вы ничего не заметили. В пути он чуть не ушел от нас, потому что… этот водитель гонит автобус, как сущий дьявол.

ГЕРМАН. Как кто, как кто гонит автобус Герман.

ТОЛСТУХА. Ясно же сказала. Как сущий дьявол. У господина Крамера плохая печень, она отравляет его изнутри. Когда автобус входит в поворот слишком быстро или резко тормозит, эту больную печень бросает в бок или вперед, и тогда господин Крамер истошно кричит, и кричал он так уже не раз. Вы не слышали. Вы не могли этого не слышать. Это не обыкновенный крик, это не крик ужаса, нисколько не похож он и на крик обжегшего руку о сковородку. Это утробный крик. Кажется, что им заходится сама печень.

ЭРИКА. Мне жаль этого человека.

ТОЛСТУХА. От этого крика я теряю рассудок. Посмотрите, как я состарилась. Сколько бы лет вы мне дали. Не хочу вас смущать. Но я на десять лет моложе.

ТОЛСТУХА. Ты ведь не случайно села в наш автобус.

ЭРИКА. Случайно.

ТОЛСТУХА. Нет, это перст судьбы.

ЭРИКА. Вы верите в Бога.

ТОЛСТУХА. Эти грубияны не знают, что значит духовность, у них нет доступа к собственным сердцам, внутри себя они строят баррикады. Тронь струны в их груди, и ты не услышишь ничего, кроме хлоп-хлоп-хлоп, звука в них нет. Я пыталась достучаться до их сердец, но они глухи. Кривой сук не выпрямишь. Я на твоей стороне, детка. Царь наш небесный следит за своими овечками, ни одной не дает пастись в одиночку.

ЭРИКА. И почему я села в этот автобус.

ТОЛСТУХА. Ты что, не слышишь. Это перст судьбы.

ЭРИКА. У меня поручение. Быть в Ченстохове ровно в назначенный час, в День святой Софии. И день этот наступит завтра. Или уже наступил. Который час.

ТОЛСТУХА. Неважно. Сейчас ты здесь, у меня. Иди, куда ведет тебя твой Господь, так ведь гласит заповедь. Ты должна научиться не сходить с прямого пути, не противиться воле Господа.

ЭРИКА. По Его воле я и еду в Ченстохову.

ТОЛСТУХА. Почему же ты здесь, а не там.

ЭРИКА. Потому что села не в тот автобус.

ТОЛСТУХА. Ты упряма. Тебе не надо стремиться попасть в Ченстохову, ко мне ведет тебя Господь, ко мне.

ЭРИКА. Что мне здесь делать.

ТОЛСТУХА. Читать господину Крамеру Откровение. Что ты так смотришь. Ты же, полагаю, знаешь Откровение наизусть.

ЭРИКА. Конечно, знаю.

ТОЛСТУХА. Прекрасно, это же прекрасно. Таких страданий ты еще не видела. Страдания господина Крамера чисты, совершенно чисты. Ему кажется, что рот у него полон гноящихся зубов. Боли не дают ему уснуть, без сна он часто лежит целыми днями, пока не теряет сознания. Но я не знаю, зачитывается ли обморок как сон.

ЭРИКА. Зачитывается. Кем.

ТОЛСТУХА. Зачитывается всем телом.

ЭРИКА. Может, при этом он отдыхает.

ТОЛСТУХА. Нет, нет, при этом он не отдыхает. Придя в себя, вскоре снова стремится уснуть. Дрожит и цепляется за меня. Ногти впиваются мне в руку, оставляя кровавые следы в форме полумесяцев. Вот, посмотри.

ЭРИКА. Боли у него не могут быть постоянными.

ТОЛСТУХА. В том-то и дело, что они не проходят, и это хорошо. Без болей у него начинается приступ ужасного страха, он плачет и хнычет, как ребенок. Смотреть на это неприятно, поверь мне. С болями он чувствует себя лучше.

ЭРИКА. А почему он плачет.

ТОЛСТУХА. Он не хочет умирать, этот милейший человек. Он верит, что в один прекрасный день снова станет здоровым. У него душа ребенка.

ЭРИКА. Взгляните, моя рука, она совсем.

ТОЛСТУХА. Ты поедешь вместе с нами в санаторий. Комнаты там очень симпатичные, простые, облицованные белой плиткой, никакой роскоши, кроме раковины и холодной воды. Мы положим господина Крамера на кровать и будем следить, чтобы он не извивался, как кочерга. У него дурная привычка сворачиваться, испытывая боль, в позу зародыша, но делать это ему запрещено. Он должен лежать на спине, все остальные позы лишены достоинства. Да. Ты будешь сидеть у стены и читать Откровение, один стих за другим, а я буду бодрствовать возле постели. Красивая картина, она послужит ему утешением.

ЭРИКА. Я охотно почитаю господину Крамеру Библию, если это послужит ему утешением.

ТОЛСТУХА. Ты не просто девушка, ты ангелочек, золотце мое.

ЭРИКА. Только вот в санаторий я не поеду.

ТОЛСТУХА. Ну нет, ты поедешь вместе с нами.

ЭРИКА. Я почитаю ему из Евангелия прямо сейчас, прямо сейчас.

ТОЛСТУХА. Евангелие тут не годится, читать нужно Откровение, он хочет слышать о драконе и чашах гнева, вылитых на землю, о звере с семью головами и десятью рогами. Этот мощный, великий, страшный текст.

ЭРИКА. Больные нуждаются в утешении, и Евангелие дарит его во многих местах.

ТОЛСТУХА. Уж не собираешься ли ты рассказывать мне, в чем нуждается господин Крамер.

ЭРИКА. Он хочет быть уверен, что Бог милостив, хочет услышать весть любви, а не гнева и страха.

ТОЛСТУХА. Тихо. Слышишь.

ЭРИКА. Что.

ТОЛСТУХА. Тихо. Ты услышишь, если замрешь. Это очень. Очень тихое сопение, едва слышимое, но так начинается крик. Уникальный звук, похожий на шелест. Воздух вытекает из легких без всякого давления, вяло-вяло. Еще чуть-чуть, и он закричит.

ЭРИКА. Я буду читать Откровение. Если вы поговорите с Германом. Он должен отвезти меня в ближайший город. Мне надо выбраться отсюда. Он должен. Скажите ему об этом.

ТОЛСТУХА. Ты пытаешься предложить мне сделку. Уж не собираешься ли ты торговать своим духовным даром.

ЭРИКА. А если мне надо попасть в Ченстохову. И отправиться туда немедленно.

ТОЛСТУХА. Поистине, всему есть предел. Дальше ехать некуда. (Уходит.)

ТОЛСТУХА. Эту я не хочу видеть в нашем автобусе. Вот эту. Она порочна и лжива. Не хочу.

ГЕРМАН. И ты права. Не так ли. Сама-то заходи и усаживайся. Все будет так, как надо. И я позабочусь об этом. Оставим пташку у Антона. У Антона на заправке.

ТОЛСТУХА. Я не подпущу эту тварь к господину Крамеру.

ГЕРМАН. Да тут всего восемь километров.

ТОЛСТУХА. И восьми не будет. Кто оплатил эту поездку.