Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

С п и к а. А ты припомни, как зубрили Вольтера лакеи какого-нибудь полуаристократишки времен соответствующего французского короля. Разве ты, Баландашек, с твоей-то родословной, без этого был бы теперь тем, кто ты есть? Да ты бы мякину молол на какой-нибудь придорожной мельнице, а большие господа топтали бы твою простоватую морду своими красными каблуками, ты, случайная пена на волне всеобщей заурядности.

Б а л а н д а ш е к. Мне нравится, как сожительницы интеллектуалов соответствующего уровня умеют эксплуатировать своих жертв. Вы кормитесь нашими мозгами, а потом это начинает импонировать нам самим, либо — что хуже — вашим ухажерам — нашим преемникам. Какая гадость эта так называемая женская душа! Ложь, ложь, ложь — и в большом и в малом! Сплошная фальшь, столь всеобъемлющая, что ее не могут раскусить даже величайшие писатели мира. Проблема женщины — что за гнусное паскудство! Плевать мне на художника, который хоть минуту готов посвятить этой ничтожнейшей из проблем.

С п и к а (с состраданием). Чтобы такой знаток прекрасного, как ты, изрекал подобные банальности, нес такую ахинею! Постыдись!

Б а л а н д а ш е к (в отчаянии). Вечно одно и то же — смешение двух понятий прекрасного: житейского и формального. Какой бы банальностью тебе это ни казалось, повторяю: я абсолютно не признаю женщин.

С п и к а. Довольно, Каликст. Или ты не знаешь, что уже сегодня вечером будешь думать обо всем этом совершенно иначе? Да что там вечером, уже часов в пять пополудни ты изменил бы мнение, если б я сейчас решилась, хотя бы теоретически, отказать тебе в том, что в минуты одухотворенности вы, мужчины, называете женским свинством и что сосредоточено для вас в одном и только в одном.

Б а л а н д а ш е к. Спикуся, ведь я тебя люблю. Разве я сегодня не старался доказать тебе именно это? Разве я был плохим любовником?

С п и к а (вскакивая с дивана). Нет, с тобой надо поступать, как со всяким самцом: к ногтю, и давать ровно столько, чтоб ты, бешено насладившись, насытив свою похоть, безнадежную и мрачную, как тюремная камера, выл потом дни и ночи в отчаянной тоске по утраченным сокровищам и в безысходной страсти называл их свинством, и мыслями об этом пустейшем свинстве бесчестил свою якобы большую мужскую амбицию. Этого тебе надо, и ты это получишь — ты еще будешь любить меня по-настоящему. Сейчас-то тебе надоело, но через недельку ты запоешь по-другому, ты, бессильный краб, бесстыдный лгун, суливший несбыточные, упоительные муки.

Б а л а н д а ш е к (встревоженно). Ах, вот что ты называешь высшей любовью — унизить мужчину соблазнами плоти? Но, дорогая моя, ты же знаешь: мне не нужны никакие демонические штучки, я и так для тебя довольно приятная компания. Ты должна признать: прошли те времена, когда все это имело ценность. Ты переходный тип, и, возможно, именно поэтому я так глубоко к тебе привязан.

С п и к а. Ты уже готов отступить. Это неплохо говорит о тебе, как о подопытном животном для вивисекции. Клянусь: сегодня же ты познаешь глубины своих глубин и то, что такое — твоя бесчувственность. Ты еще не знал демонических женщин. Но тебе станет ясно, что такое демонизм, прежде чем солнце в своем зодиаке опустится на последний градус азимута боковых отклонений спектрального анализа в его годичном перигелии.

Б а л а н д а ш е к. Так ты все-таки изучала астрономию? Но до чего же все перепутано в этом бедном мозжечке самочки, несчастного орудия слепых вожделений природы! (С нежностью.) Ох, как же мне тебя жалко, Спикуся!

С п и к а (отшатнувшись от него). Подожди до вечера, а лучше до третьего дня после моей смерти. Я ведь буду играть в комедии дель арте с Бамблиони и другими демонами. Мне будет нетрудно спровоцировать их на какое-нибудь маленькое убийство...

Ф и т я (вбегает в правую дверь). Господин Каликст! Они уже под дверью. Этот, в красных штанах, совсем рассвирепел. Грозится войти хоть по трупам. Впустить их?

Б а л а н д а ш е к. Впускай, Фитя, впускай. Уж теперь-то я расправлюсь с этой бандой комедиантов. (Фитя выбегает, Спике). Ну, баста. Теперь мы заодно. Вместе — как единый блок порфира, как единое нутро какого-нибудь сверхорганизма. Только этого я требую. Обещаешь? Честно говоря, я не считаю эту встречу существенной. Это шайка мерзавцев, которые воспользовались слухами о тайном реальном правительстве. В любом случае: мы заодно. Правда?

С п и к а. Видно будет. В зависимости от шансов на победу или на поражение. Я имею в виду факт выигранной битвы, а не конечный результат.

В правую дверь входит  Т е ф у а н.

Т е ф у а н. Так точно. Все дело в факте выигранной битвы, о конечном результате позаботится мой большой друг, полковник Мельхиор Аблопуто. И что же, господин Баландашек?

Б а л а н д а ш е к (уперев руки в боки). И что же, господин Сераскер Банта? И что же?

Т е ф у а н. А то, что ваша галерея — вплоть до импрессионистов — будет секвестрована, рассортирована и приговорена к уничтожению. Пока только это. Потом будем сортировать дальше. Я знаю, вы любите новые направления. Но ради блага человечества вам придется от них отречься.

Б а л а н д а ш е к. Человечество само выбирает себе пророков — а не шутов, которые пользуются ослеплением рядовых партийцев и дурацкими сварами партийных бонз.

Т е ф у а н. Вы не верите в существование тайного правительства? Однако вчера вы выставили меня за дверь. И за это вас настигнет неотвратимое возмездие.

При этих словах лакеи поднимают портьеру на двери бального зала и в гостиную входят: П р о т р у д а  Б а л л а ф р е с к о  и  Г а л л ю ц и н а  Б л я й х е р т. За ними  т р о е  С е к р е т а р е й. С о л о м о н  П р а н г е р  с супругой под руку, крепко стиснув ее под мышкой, как сверток. В зубах у него изгрызанная сигара. Далее полковник  А б л о п у т о. Одновременно в левую дверь входит  Г л и н т в у с ь  К р о т о в и ч к а  с двумя  Ж а н д а р м а м и. Глинтвусь одет в гражданское.

Г л и н т в у с ь  К р о т о в и ч к а (кричит). Готовьсь! Целься!

Жандармы от двери целятся в Баландашека.

Б а л а н д а ш е к (оглядевшись по сторонам). Прикажи этим громилам опустить оружие.

Всей компании.

Кто бы вы ни были: разбойники или представители некой уполномоченной шайки, говорить мы будем à l’amiable [7]. «Я человек покладистый и не люблю ссориться», — сказал Израэль Хэндс и метким выстрелом в ухо уложил О’Брайена на месте.

А б л о п у т о (пока Глинтвусь выталкивает за дверь целящихся жандармов, так и не скомандовав им «отставить», Аблопуто наблюдает эту сцену). Ну, естественно — канцелярское воспитание. Понятия не имеет о команде. (Баландашеку.) Но вернемся к сути дела: я Аблопуто — полковник и командир гвардии самого президента.

Пожимает Баландашеку руку с неимоверной сердечностью, после чего на мгновенье заглядывает ему в глаза и целует в обе щеки.

П р о т р у д а (сквозь face-à-main [8] вплотную разглядывая Спику). Так вот она, знаменитая своим распутством особа, платьями которой я столько раз любовалась на сцене Большого театра.

Баландашек, увлекаемый направо Аблопуто и Тефуаном, ведет с ними переговоры у самой двери.

С п и к а (вскинувшись от возмущения). Что это за разглядыванья! Я вам не насекомое под микроскопом!

Р о з и к а (после короткой борьбы вырывается из-под мышки у Прангера и бросается к Спике). Мадам, мы с вами коллеги. Я выступала в «Ош-Буда-Варе» в Пеште. Играла в «Моника-Баре» и «Тиволи» в Тимишоаре. Была даже в «Манолеску-Тингеле» в самом Бухаресте. Как давно я мечтаю с вами познакомиться!

С п и к а (медленно поворачиваясь налево). Но, мадам, я артистка. А это, милочка, еще не повод, чтобы считаться коллегой всяких сомнительных дамочек со всей Юго-Восточной Европы.