Снега

В а с и л и н а. О!

Н и к и ф о р (подливая масла в огонь). Не знала? (С наигранным сожалением.) Дурак я! Проговорился, значится? Дружка, брата родного, можно сказать, выдал. Так уж теперь, Василина, ты меня не выдай. Нам с Пашкой электрическую станцию строить — со свету он меня сживет, ежели узнает, что проболтался я про Марию эту. (Вдруг.) Слышь-ка, Василина, гляжу, неладно живете вы с Пашкой, ровно кошка с собакой… Между двух жерновов зажали тебя, сердешную. Я — рисковый… Хочешь новую жизнь начать? Айда со мной — руки у меня золотые, в городе осяду, каменщицкое дело брошу, мастерскую по жестяному делу открою, кралей тебя наряжу, только распоряжаться мною будешь. Тут — пропадешь, сгинешь в темноте-невежестве… Советская власть нас с тобой в обиду не даст: ни отец, ни муж тебе не указ… Ты на мою бороду не гляди — не старый я, силов еще надолго хватит… Ну? Уважь, Василинушка, сбежим, куда — скажешь…

В а с и л и н а (выпрямилась). Хлеб своего друга ешь… вино его пьешь… теплом его избы греешься…

Н и к и ф о р. Твоего, твоего тепла хочу, милая!

В а с и л и н а. Кобель! Кобель старый! Тьфу за твое паскудство! (Убежала, хлопнув дверью.)

Пауза.

Н и к и ф о р. Не везет мне с бабами… Что ты с ими будешь делать! Бороды, что ли, они боятся? Так ведь сбривал — еще хуже, подлые, не подпущают. Быдто электрическим током их от меня отшибает. (Наливает, пьет.)

Входят  П а л и ш и н  и  П а в е л.

П а л и ш и н (Никифору). Эге, да ты, гусь, гляжу, вино больше, чем воду, любишь. Сроду чужую пьешь али кой-когда и своей пробавляешься?

Н и к и ф о р. Не угощеванным не пользуемся.

П а л и ш и н. Мужчина, значит, серьезный. Вот что, мил человек, у меня с зятем разговор есть. С глазу на глаз. Прогуляйся малость, сделай одолжение, тебе свежего ветерка глотнуть не во вред будет.

Н и к и ф о р. Жизнью научен — старших слушаться.

П а л и ш и н. И совсем хорошо.

Н и к и ф о р. Паш-ша! Не жена у тебя — картинка! Уж такая к тебе ласковая, такая верная… (С пьяными слезами.) Береги ее, Паша, от дурного глаза береги. Такие красивые, слыхал, долго не живут!

П а л и ш и н (строго). Погодь хоронить. Ступай, говорю.

Никифор уходит.

П а в е л. Садитесь, Платон Ипполитович.

П а л и ш и н. Думал, папаней назовешь.

П а в е л. Не привыкну никак.

П а л и ш и н. За три года-то?

П а в е л. Не в том счастье.

П а л и ш и н. И то правда. (Садится. Пауза.) Вот ты, Павел, на факте увидал, что я — не враг тебе. Может, Василина больше, чем ты, права, а только я твою сторону принял.

П а в е л. Спасибо. Я люблю Василину.

П а л и ш и н. Знаю. Потому и встал я на защиту твоей любви. (Короткая пауза.) Ценишь ты это?

П а в е л. Ценю.

П а л и ш и н. Значит, разговор можно вести откровенный. (Пауза.) На какие шиши ты собираешься электрическую станцию в Мокром Узене строить?

П а в е л. Организовали товарищество. Кооператив. Установили взносы — натурой и деньгами. На каждую семью разложили дни — кто сколько должен отработать. И с тяглом так.

П а л и ш и н. Книжная выдумка это, вот что. Ухлопаете деньги и труд. Только — напрасно это. Виданное ли дело, чтобы мельница дала электричество?

П а в е л. Поживем — увидим.

П а л и ш и н. А ежели ни электричества, ни мельницы не будет, где тогда станем рожь молоть?

П а в е л. На этой же мельнице. (Твердо.) Не договоримся, Платон Ипполитович. Вы будете говорить — черное, я — белое.

П а л и ш и н. Обязаны, Паша, договориться. По-родственному. Чу! Не перебивай, дай сказать, что на сердце наболело. (Прошелся.) Пойми ты, не о себе пекусь — о вас с Василиной, о детях ваших будущих. Им добра хочу, внукам своим… (Всплакнул.) Милые деточки, были бы вы на свете, глядишь, и у нас с зятем верная дружба была бы…

П а в е л. Будут и у нас с Василиной дети, дайте мне на ноги стать.

П а л и ш и н (ухватился). Так я ж и хочу способствовать… Пашенька, ты мне как за сына родного… авторитет… сквозь две войны прошел. С товарищем Лениным самолично знаком, благословение от него имеешь…

П а в е л. К чему это, папаня?

П а л и ш и н. Отцом назвал! Тятяней! Родителем своим!

П а в е л. Так о чем разговор ваш?

П а л и ш и н. Не соберешь ты, Паша, с наших мужиков столько денег. И не связывайся. Я дам. Сколь хошь. До полного завершения… Только… только оставь мельницу за мной…

П а в е л. Да вы что? За кого меня принимаете?

П а л и ш и н. Я любой налог буду платить… Прикинь-ка, как мы с тобой заживем, когда нам не только за помол, а и за электричество будут платить. Чего ты теряешь?

П а в е л. Не получится разговор, Платон Ипполитович. Одно могу уважение сделать: внесете свой пай, и у вас электричество будет. Чтоб от стыда вас избавить.

П а л и ш и н. Я еще покудова ни в чем ни перед кем не согрешил, чтобы меня стыдить. (Помолился на образа.)

Входит  Я р о с ь к а, вкатывает большущий моток проволоки. Яроське за сорок. Сам он — грязный, оборванный, но лицо его сияет.

Я р о с ь к а. Паня! Глянь-ка! Чудо-юдо рыба кит! Примай! Примай от меня, Яроськи, первый вклад в наше святое дело.

П а в е л (радостно). Где это ты, Ермил, столь проволоки раздобыл?

Я р о с ь к а. Спрашивать опосля будешь. Спервоначала скажи — сгодится… на елистричество! Такую, что ль, струну для твоей музыки надоть?

П а л и ш и н. Дверь-то за собой прикрой, шаромыжник, да с лаптей снег смети — не в коровник вошел, в избу.

Я р о с ь к а (беззлобно). Тепло уж, Ипполитыч, на весну потянуло. А с лаптей он не соскребается, снег-то примерз. Так — теплее. (Павлу.) Чего ж молчишь? Пойдет, спрашиваю?

П а в е л. Железная она, Ермил, медная проволока требуется. Узнаю у инженеров, может, на первый случай и такая сгодится.

Я р о с ь к а. Сгодится! Сгодится! Ты не спорь! Только чур, елистричество — мне первому.

П а л и ш и н. Как ты ее допёр?

Я р о с ь к а. Сам дивуюсь — откуда сила взялась. Катом катил, а где агромадный сугроб — на таран шел. Робятенки подсобили… Вон они, скворцы, — щебечут…

Слышны детские голоса, лица детей показываются в окнах.

(Подбегает к окну.) Кш!.. (Павлу.) Там еще два мотка таких. Коль надо…

П а в е л. Где ты взял, спрашиваю?

Я р о с ь к а. На старой почте, в сарае, в солому были закопанные. Еще при земстве, до Советской власти, значит, техники телеграфную линию на Москву тянули… Видать, осталась у них, припрятали. А я однова зимой, ночью, пьяный шел, замерз как цуцик, завернул в тот сарай, в солому зарылся. Что такое, метла-метелочка, думаю. Вроде кругом солома, греть должна, а она к моему заду холодным огнем прикипает… Начал рыть — узрил… Ей-бо, не вру. Святой крест, чистая, икона лик божьей матери с младенцем. (Весело-отчаянно.) Молчал! Столь времени молчал, терпел, знал, что елистричество в Мокром Узене будем проводить. Тогда же хотел конфисковать — не стал. Зачем мне? Пропить это — не причина. Тепереча я свой пай исделал, давай пиши, что проволокой обеспечил Ермил Карась, по-улишному — Яроська. (Вдруг — просто, прозаически.) Налей, Пашок, на дорогу посошок. С устатку. Испарину сбить. (Выпил, крякнул.) Ладно, пошел я. После запишешь. Пусть у тебя на сохранении будет. Сейчас еще два мотка прикатаю. (Подошел к двери, приплясывает, поет.)