Кандзявые эссе

Оказывается, в русском языке на два по сути разных вопроса предусмотрены два практически одинаковых ответа:

- Что делает певец?

- Певец поёт песню.

- Кто поёт песню?

- Певец поёт песню.

Конечно, если это необходимо, мы подрабатываем необходимые акценты ударением, и собеседник прекрасно понимает, что мы хотим ему сказать, но при этом мы не всегда в состоянии проконтролировать ситуацию на письме, в результате чего можем попасть в крайне нелицеприятную по своей двусмысленности ситуацию. В японском же языке, в отличие от русского, чтобы избежать подобного рода затруднений, применяются чрезвычайно простые и удобные средства. Обратите, пожалуйста, внимание, насколько по-разному в японском языке будут строиться ответы на те же самые вопросы:

Первый вопрос:

- Певец что делает?

- Певец поёт песню: 歌手は歌を歌う (касю ва ута о утау).

Здесь «певец» - тема предложения. Все знают, что он есть, и в факте его существования никто не сомневается, но всем хочется получить о нём некоторую дополнительную информацию (Чем это он там занимается?).

Второй вопрос:

- Кто поёт песню?

- Певец поёт песню: 歌手が歌を歌う (касю га ута о утау).

Здесь «певец» уже не тема, а так называемая рема. Никого уже не интересует, что делает певец. Всем и так ясно, что кто-то исполняет вокал. Вопрос в другом: кто его исполняет?

Обратите внимание, что в обоих случаях слово «певец» находится в именительном падеже (Кто делает? Певец. Певец что делает? Певец поёт песню.) Удивительно, но в японском языке мирно и крайне эффективно сосуществуют два показателя именительного падежа: «ВА» и «ГА», при этом каждый из них выполняет свою, предначертанную только ему одному функцию.

В дальнейшем каждому неоднократно ещё будет суждено столкнуться с особенностями применения частиц «ГА» и «ВА», но при этом никогда не следует забывать те две основные модели их применения, с которыми мы только что познакомились. Да и вряд ли удастся кому-нибудь о них забыть, ибо редкое предложение в японском языке обходится без этих частиц, причём частенько они обе умудряются уживаться в одном предложении.

А сейчас остаётся только подвести некоторый итог, собрав в одном месте все выученные в первом и втором эссе иероглифы.

[歌 - Песня КА_ута 14 (欠 (76) зевать)]

[手 - Рука СЮ_тэ 4 (手 (64) рука)]

[道 - Путь ДО:_мити 12 (⻌ (162) дорога)]

[水 - Вода СУЙ_мидзу 4 (水 (85) вода)]

[首 - Шея СЮ_куби 9 (首 (185) шея)]

и слова:

水 - вода (мидзу)

道 - путь, дорога (мити)

手 - рука (тэ)

首 - шея (куби)

歌 - песня (ута)

歌う - петь (утау)

水道 - водопровод, канал (суйдо:)

手首 - запястье (тэкуби)

空手 - каратэ (каратэ)

空手道 - каратэдо (каратэдо:)

歌手 - певец (касю)

Потренируйтесь в устном и письменном воспроизведении известных вам иероглифов, скрыв от взгляда ту или иную колонку в таблицах.

ЭССЕ 3

3.1. НЕЕВРОПЕЙСКАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ

В предыдущем эссе мы без особого труда смогли составить простое японское предложение (歌手は歌を歌う- певец поёт песню). Также мы научились конкретизировать (определять) существительные (歌を歌う歌手 - поющий песню певец). Применим освоенные приёмы в новом предложении:

歌を歌う歌手は歌を歌う. [39]

Это сложное предложение, грамматически правильное, но по смыслу абсурдное как с точки зрения европейской, так и с точки зрения азиатской, можно перевести разными способами: от «поющий песню певец поет песню» до «певец, который поет песню, песню поет». Как уже говорилось, смысла здесь «ни на йоту», хотя простора для фантазии и любования обилием двух иероглифов (歌, 手) в трёх размноженных словах (певец, песня, петь) хоть отбавляй.

Часто возникает непонимание того, как более точно следует понимать и переводить оборот, подобный этому: 歌を歌う歌手. Поющий песню певец? Певец, поющий песню? Певец, который поёт песню? Очевидно, что поскольку с точки зрения русского языка во всех перечисленных формулировках заключён один и тот же смысл, то для перевода этой фразы мы можем воспользоваться любым из упомянутых вариантов. Вследствие этого данный пример может навести на мысль о возможном превосходстве в разнообразии выбора выразительных средств родного нам языка над японским.

Чтобы у читателя не сформировалось превратное мнение о японском языке как о скудном и невыразительном, полезно будет ему напомнить о том, что наш взгляд на японский язык - это всего лишь взгляд европейца, взгляд, стремящийся к предельной конкретике в выборе словесно-образных формулировок. Японские же языковые средства, обусловленные самобытным культурным окружением и выражающие прежде всего характерные особенности менталитета японцев, при внимательном рассмотрении оказываются значительно более содержательными и ёмкими по сравнению с более привычными для нас языковыми возможностями.

Впрочем, в мировой литературе об этом и без того много написано, и нет смысла повторять истины, давно уже ставшие прописными. Необходимо только отметить, что японский язык, впитав в себя все особенности мировоззрения японцев, стал его достойным выразителем. Поэтому тот, кто изучает японский язык, рано или поздно начинает осознавать его нелинейный и многоплановый характер - именно то, чего так не хватает в переполненных аналитичностью европейских языках. К счастью, у нас впереди будет немало примеров, которые не раз позволят в этом убедиться.

3.2. НАНЕСЁННОЕ ВЕТРОМ

В этой главе мы познакомимся ещё с одним чрезвычайно интересным иероглифом, с которым каждый из нас заочно знаком уже многие годы. Речь идёт о первом из двух иероглифов, образующих слово «феншуй» (風水 - ветер и вода), служащее названием древнекитайской системы эффективной организации пространства. Зная, что от китайского иероглифа «ШУЙ» (水) берёт своё начало японский кандзи «СУЙ» (水), можно небезосновательно предположить, что если китайское название иероглифа «Ветер» произносится как «фен», то и японское должно произноситься как-нибудь близко к китайскому варианту.

В этом месте, чтобы предвосхитить некоторые вопросы читателей и уберечь их от подстерегающих соблазнов, мы вынуждены приостановить основное повествование. Всё дело в том, что, приступив к изучению японского языка, трудно избежать проведения определённых параллелей с китайским языком и с китайскими иероглифами, что рано или поздно может привести к желанию заодно с запоминанием значений и звучаний японских кандзи запоминать также звучания и значения их китайских аналогов. Сами понимаете, здесь остаётся всего лишь шаг до соблазна заодно вместе с японским языком выучить между делом и китайский. И вот тут каждому нужно определиться, есть ли какой-нибудь смысл и необходимость вставать на такой трудный и неблагодарный путь? Если вами управляет некий мощный стимул, и если вы располагаете избытком свободного времени, то, действительно, почему бы не позволить себе одновременно изучать и японский, и китайский языки. Никому кроме вас, по крайней мере, от этого хуже не будет. Но если кроме неосознанного и неподкреплённого убедительными доводами намерения вы не ощущаете более серьёзных побудов, то лучше будет оставить эту затею и не утруждать себя такой тяжелой работой, в большинстве случаев заведомо обречённой на неудачу. Вместо этого лучше всего воспользоваться простым и чрезвычайно полезным советом: постарайтесь в своём попутно возникшем интересе к китайскому языку ограничиться, по крайней мере пока, лишь выявлением разного рода исторически обусловленных аналогий, способствующих более эффективному запоминанию японских кандзи [40].