Происхождение языка: Факты, исследования, гипотезы

У человека, который усваивает язык, изначально (до появления речи) присутствует целый ряд необходимых для этого когнитивных установок, отсутствующих у обезьян, — стремление интерпретировать звуки, которые произносят другие люди, как знаки, желание узнавать названия различных объектов, установка на кооперативность в поведении вообще и в коммуникации в частности и т.д. (см. гл. 2). Соответственно, на каких-то этапах эволюции человека они должны были войти в программу его онтогенеза. О перестройке программы индивидуального развития свидетельствует и то, что период овладения звуком (лепет) в ней предшествует периоду, когда ребенок начинает понимать, что окружающие имеют цели и намерения ¹⁵² .

Еще одно весьма существенное отличие онтогенеза и филогенеза языка состоит в том, что человек выучивает язык в общении с теми, кто его уже знает (и это является необходимым условием, см. гл. 1; даже если родители — носители пиджина, все равно есть хотя бы один настоящий язык, которым они владеют в совершенстве, — их родной язык). Как показывают наблюдения психолингвистов, диалоги детей со взрослыми более чем вдвое (в среднем) длиннее, чем диалоги детей с детьми (лучше всего детям удается поддерживать беседу, когда они вступают в разговор взрослого с ребенком на пару лет старше их, — в этом случае их реплики не сбивают разговор с обсуждаемой темы, а самих реплик может быть больше, чем обычно бывает в разговоре с этим же взрослым или с этим же ребенком) ¹⁵³ .

Надо сказать, что взрослые, общаясь с ребенком, обычно не только не хвалят его за грамматически правильные предложения, но даже не всегда исправляют его ошибки, — нередко они обращают внимание не на грамотность, а на истинность сказанного, ср. такие диалоги:

Тем не менее языковое поведение взрослых при общении с ребенком имеет целый ряд специфических черт, призванных способствовать овладению языком. «По сравнению с разговорами между взрослыми, речь родителей, обращенная к детям, медленнее, в ней более утрирована высота тона, она больше говорит о происходящем здесь и сейчас, и она более грамматически правильна» ¹⁵⁵ . Четкие паузы на синтаксических границах, отсутствие семантически сложных слов и конструкций также облегчают для ребенка понимание обращенных к нему высказываний. Как пишет С.Н. Цейтлин, при общении с детьми «мы стараемся строить предложения правильно, планируем их структуру, не перестраиваемся на ходу, не обрываем посередине и т.п.» ¹⁵⁶ , — в отличие от того, что часто можно наблюдать при обычных «взрослых» разговорах. «Еще одно существенное свойство речи, адресованной ребенку, — частые повторы, обычно сопровождаемые перестановкой компонентов предложения: „ Мячик упал у Мишеньки. Дай мне мячик. Красивый мячик“. Это помогает ребенку членить высказывание, выделяя в нем слова» ¹⁵⁷ . Кроме того, «матери повторяют многое из сказанного ребенком, корректируя эти фрагменты в звуковом и грамматическом отношении» ¹⁵⁸ , ср. примеры, приводимые С.Н. Цейтлин ¹⁵⁹ :

Подобного рода корректирующие реплики можно наблюдать и в разговорах взрослых, ср., например: «Мы ужинали с ним со среды на пятницу». — «Вы хотели сказать: со среды на четверг» ¹⁶⁰ . Но, разумеется, в диалогах с детьми они встречаются гораздо чаще.

Кроме того, взрослый, разговаривая с ребенком, следит за проявлениями его внимания ¹⁶¹ и при необходимости может скорректировать свое речевое поведение. Если же ребенок слышит только не обращенную к нему речь взрослых (такое случается, например, со слышащими детьми глухих родителей, которые включают своему малышу телевизор), это не способствует усвоению им языка ¹⁶² .

В некоторых культурах взрослые мало общаются с маленькими детьми ¹⁶³ , но зато с ними могут говорить другие дети, и тогда именно они будут обеспечивать малышам этот особый регистр языка, называемый иногда «материнским языком» (англ. motherese). Дети достаточно рано начинают понимать специфику этого регистра — как отмечает психолингвист Ревекка Марковна Фрумкина, «уже четырехлетние дети в разговорах с двухлетними пользуются более короткими словами, чем в разговорах со сверстниками или со взрослыми» ¹⁶⁴ .

Все это говорит о том, что онтогенез речевой коммуникации никак нельзя считать прямым повторением филогенеза. Какие-то параллели между выучиванием языка детьми и возникновением языка в процессе эволюции человека проводить, безусловно, можно — но эти параллели, скорее, сами нуждаются в доказательствах, чем могут служить таковыми.

Еще один вопрос, который обычно задают, когда речь идет об эволюции человеческого языка, — это вопрос о том, почему не появляется язык у человекообразных обезьян, хотя они достаточно умны, пользуются орудиями (и обучают этому детенышей), умеют их изготавливать, демонстрируют феноменальные способности к овладению языками-посредниками в языковых проектах. Правда, согласно старинному поверью, говорить обезьяны все-таки умеют, но никогда не делают этого в присутствии людей, чтобы те не заставили их работать. Если же серьезно, ответ скорее всего таков: потому, что имеющейся у них системы коммуникации вполне достаточно для успешного выживания и размножения. Как уже говорилось (см. гл. 3), исследователи обнаружили у шимпанзе в природе 39 различных моделей поведения, которые являются обычными в одних группах, но отсутствуют в других, — в это число входит и использование орудий, и груминг, и ухаживание ¹⁶⁵ . И это всё, чего смогли достичь шимпанзе за 6–7 миллионов лет своего существования как отдельного вида. У самых «примитивных» людей (что бы ни вкладывать в понятие «примитивности») культурно-специфичных практик (даже без учета языка) насчитывается гораздо больше. Видимо, у шимпанзе жизнь все же более однообразна, чем у людей, и поэтому нет потребности в увеличении количества сигналов. А вот в условиях неволи количество сигналов может возрастать: добиваясь от людей ласки, лакомства и т.п., шимпанзе весьма активно изобретают новые элементы поведения, и, «поскольку такие инновации почти всегда подкрепляются, частота проявления у „авторов“ растет вместе с числом подражателей — наиболее предприимчивых сородичей» ¹⁶⁶ . В природных же условиях подкрепления изобретаемых сигналов в большинстве случаев нет, и они угасают. Один такой случай приводит Дж. Гудолл ¹⁶⁷ : в Гомбе самка-подросток Фифи вдруг стала встряхивать кистями рук — этот жест она употребила, угрожая самке старшего возраста. В этот момент с Фифи была еще одна, более молодая самка — Гилка. На следующей неделе Гилка в сходной ситуации употребила этот жест. Какое-то время он продержался в репертуаре обеих, а потом сошел на нет.