Живой как жизнь

И после Пушкина — сколько появилось оборотов и слов, которые, отслужив свою недолгую службу, либо переосмыслялись, либо исчезали совсем!

Взять хотя бы слово плакат. Кто не знает этих уличных, ослепительно ярких, разноцветных картин, нарисованных с агитационными или рекламно-коммерческими целями? Мы так привыкли к плакатам, к плакатной живописи, плакатным художникам, мы так часто говорим: “это слишком плакатно”, или: “этому рисунку не хватает плакатности”, что нам очень трудно представить себе то сравнительно недавнее время, когда плакатами назывались... паспорта для крестьян и мещан.

Между тем, если вы возьмете словарь Даля, вышедший в обновленной редакции в 1911 году, вы не без удивления прочтете: “Плакат, м. (нем. Plakat), паспорт (!) для людей податного сословия” (!!) [В. И. Даль, Толковый словарь живого великорусского языка, т. III. М.-П., 1911, столбец 298.]. Это все, что в начале двадцатого века можно было в России сказать о плакате.

И еще пример. Молодое поколение (да и то, что постарше) давно освоилось с такими формами, как “Звонила Вера, что завтра уезжает”, или: “Позвони Еремееву, чтобы прислал чемодан”, но еще Чехов не знал этих форм. Не знал он и формы: “говорить по телефону”. Он писал: “Сейчас в телефон говорила со мной Татаринова” (XIX, 231); “Альтшуллер говорил в телефон” (XIX, 231); “Сейчас говорил в телефон грузинский учитель” (XIX, 280); “Сейчас говорил в телефон с Л. Толстым” (XIX, 186) и т. д.

Та же форма в его “Рассказе неизвестного человека”: “Я заказывал в ресторане кусок ростбифа и говорил в телефон Елисееву, чтобы прислали нам икры, сыру, устриц и проч.” (VIII, 180).

Изменение микроскопическое, почти неприметное: замена одного крохотного словечка другим, но именно путем безостановочного изменения микрочастиц языка меняется его словесная ткань.

Иногда привычные слова вдруг приобретают новый смысл, который более актуален, чем прежний. Таково, например, слово спутник, которое внезапно прогремело на всех континентах в качестве всемирного термина, применяемого к искусственным небесным телам, из-за чего первоначальное, старое, “земное” значение этого слова сразу потускнело и зачахло. В нашей стране уже растет поколение, которое даже не слыхало о том, что в жизни бывают спутники, не имеющие отношения к космосу.:

Как-то в одной из своих лекций о Чехове я, выступая перед радиослушателями, сказал между прочим, что его обокрали дорожные спутники. Четырехлетний житель Севастополя, Вова, случайно услыхал эту фразу, и на лице его появилось выражение ужаса:

— Мама, ты слышишь? Спутника обокрали! [Корней Чуковский, От двух до пяти. М., 1961, стр. 70.]

Первоначальное значение этого слова, еще недавно такое живое и ясное, для Вовы, как и для миллиона других его сверстников, просто не существует и не имеет права существовать. Оно вытеснено новым значением, таким победоносным и величественным.

Да и взрослые, насколько удалось мне заметить, избегают употреблять это слово в том смысле, в каком оно употреблялось до запуска искусственных спутников. Можно быть твердо уверенным, что в настоящее время Горький не озаглавил бы своего рассказа “Мой спутник”, а Вера Панова не назвала бы своей повести “Спутники”. Старик Жуковский, живи он теперь, не призывал бы нас хранить благодарную память

[В.А. Жуковский. Библиотека поэта. Л., 1956, стр. 251.]

Ибо это слово переродилось в один-единственный день, нанеся непоправимый ущерб своему первоначальному смыслу.

Точно такая же судьба постигла слово шофер. Современному читателю кажется фантастически странной фраза Григоровича, сказанная в 1845 году Достоевскому:

— Я ваш клакёр-шофер [Ф. Достоевский, Письма, т. 1. М.-Л., 1928, стр. 82. По-французски: “je suis votre claqueur-chauffeur”.].

Автомобилей тогда и в помине не было. Так что, называя себя шофером Достоевского, Григорович отнюдь не хотел сказать, что он водитель персональной машины автора “Бедных людей”. Французское слово шофер (chauffeur) значило тогда кочегар, истопник (буквально: “тот, кто согревает”). Григорович именно эту роль и приписывал себе — роль разогревателя славы своего великого друга.

Но вот во Франции появились автомобили, и слово шофер получило новый, неожиданный смысл, а старый смысл понемногу позабылся, и теперь во всем мире оно означает: водитель автомобильного транспорта [Simeon Potter, Language in the modern world. (Penguin), 1960, p. 160. ].

Оттого-то не существует таких словарей, о которых мы могли бы сказать, что в них помещается весь словарный капитал того или иного народа, даже в том случае, если словарь называется полным. Превосходный “Словарь русского языка”, составленный С.И. Ожеговым, вышел четвертым изданием в 1960 году, между тем теперь стало ясно, что он требует поправок, перемен, дополнений. Например, о космонавте в словаре говорится: “Тот, кто будет совершать полеты в космос” [С.И. Ожегов, Словарь русского языка. М., 1960, стр. 292.]. Теперь это будет уже устарело. Теперь о космонавте необходимо писать: “Тот, кто совершает полеты в космос”.

С величайшей гордостью вспоминают советские люди, как чудесно обновила наш язык революция.

Она очистила его от таких омерзительных слов, как жид, малоросс, инородец, простонародье, мужичьё и т.д. Из действующих слов они сразу же стали архивными  *.

А также: ваша светлость, ваше сиятельство, ваше благородие, ваше высокопревосходительство и т. д.

Уничтожено унизительное слово прошение. Изгнано слово жалованье, которое заменилось зарплатой, ибо в жалованье с давних времен сохранялся оттенок унизительной милости:

— Государь жалует тебя (землей или чином),

И нужно ли говорить, каким огромным содержанием насыщены такие новые слова, которые вошли в языки всего мира, как Советы, советский, колхоз, комсомол, спутник, прилуниться и т. д.

Впервые в истории нашей планеты русский язык становится языком всемирного значения. Трудно представить себе в настоящее время какой-нибудь университет или колледж в Англии, в США, во Франции, в Италии, в Швеции, где бы не было кафедры (или нескольких кафедр) русского языка и словесности и где эти кафедры не привлекали бы самую широкую массу студенчества.

“В настоящее время, — говорит академик В.В. Виноградов, — в сознании всего человечества именно русский язык становится действенным средством для всестороннего, углубленного понимания в области развития социалистических идей... Русский язык стал интернациональным языком, языком межгосударственного общения и культурно-идеологического взаимодействия между всеми народами Советского Союза. Русский язык распространяется везде в странах Запада и Востока. Интерес к его изучению возрастает на всех материках нашей планеты” [Акад. В.В. Виноградов, О культуре русской речи. Статья в журнале “Русский язык в школе”, 1961, №3.].

А такие народы, как таджики, узбеки, азербайджанцы, казахи, дагестанцы, туркмены и многие другие, охотно и радушно ввели в свой речевой обиход тысячи русских слов — философских, общественно-политических, научных, технических терминов,-а также иноязычных, уже обруселых.

С ростом и укреплением советской государственности многие старинные слова, отмененные на первых порах революционными массами, снова были введены в обиход, так как те мрачные ассоциации, которые эти слова вызывали в народе, уже забылись новым поколением советских людей. Так, в связи с заменой названия армии, вышли из употребления слова красногвардеец и красноармеец, их заменило слово солдат. Появились много лет не употреблявшиеся слова: воин, рядовой, гвардии рядовой, гвардеец, воинство, кавалер ордена, ополченец и др.