Загадки топонимики

Не были никогда зарегистрированы официально ни упомянутая мною Молотовка, ни болотце Троста, ни сосновая рощица Дохлые Пустыри. Но, вполне возможно, и сейчас мальчишки и девчонки колхозных деревень МЕШКОВО, КОПАЧЕВО, ЮТКИНО, КОНЦЫ, идя купаться на ту же речку Локню, называют эти места теми же самыми, памятными мне с начала века, именами. Топонимами.

Гидроним Локня — иное дело. Я беру старый брокгаузовский энциклопедический словарь, том 34-й и нахожу в нем на странице 921 справку: «Локня, река Псковской губернии, левый приток Ловати». Беру 35-й том БСЭ и на карте Псковской области тоже вижу ее. Вот она вытекает из озера ЛОКНОВАТО, вот она впадает в Ловать за городом ХОЛМ…

Но на любой большой карте СССР в любом атласе вы моей родной реки уже не увидите. Или если ее голубая змейка и будет обозначена, надписи-названия при ней не окажется. Топонимы и гидронимы имеют свою иерархию важности, которая отражается на географических картах, в списках населенных пунктов, всюду и везде.

За пределами текста самых крупномасштабных карт остается многое, очень многое. Если взять даже карту, где один реальный километр будет превращен в целый сантиметр, то и на ней в одном квадратном сантиметре (километре на местности) мы сможем встретить в лучшем случае одно-два каких-нибудь названия. Это будут макротопонимы. А микротопонимы — названия малых объектов — останутся неуказанными. Между тем для топонимиста очень часто (и по многим причинам) именно они представляют собою особый интерес и имеют особое значение.

Так как же ответить на поставленный в начале главы вопрос: сколько всего их на свете?

На него так же невозможно дать однозначный ответ, как и на вопрос, сколько в русском языке всего слов.

Названия получают сегодня, как получали и века назад, все те географические места, которые имеют в глазах обитателей земли хоть какую-нибудь значимость.

В глухой сибирской тайге есть, несомненно, такие площади, куда никогда не ступала нога человеческая. На этих площадях имеются и овраги, и луговины, и источники, и малые ручьи, и броды через них, и омуты в их причудливом течении. Но для человека все они — ничто. У них нет названий.

И все же, как только первый зверолов проложит первую тропу, как только он поставит лесную избушку у этого бродка или возле того родничка, так родничок вдруг станет МАЛИНОВОЙ ВОДОЙ, а бродок — ФИЛИНЫМ БРОДОМ. И придут топографы и геологи, и вот уже безымянное озерко выглядит на карте ОЗЕРОМ ПЛЯШУЩИХ ХАРИУСОВ, а утес — УТЕСОМ ДЖЕКА ЛОНДОНА, и по неоглядному пространству тайги запестрели имена, имена, имена…

Каждый день к старым перечням топонимов прибавляется уж, наверное, не меньше чем одно новое название, а ведь если прибывает лишь одно в день, то в год их добавится 365. Чем быстрее протекает процесс освоения наших просторов, тем больше возникает новых имен, и топонимов, и гидронимов, и «оронимов» — названий гор. Обозначить их общую численность какой-либо определенной комбинацией цифр просто невозможно.

Сами судите, как же ошибался тот легкомысленный слушатель, который сказал мне: «Это все равно что предложить сосчитать, сколько звезд на небе».

Звезд на небе (подразумеваются видимые на небесном своде простым взглядом, человеческие, а не астрономические несчетные звезды) в два с половиной раза меньше, чем топонимов в одной Москве. Их в 4800 раз меньше, чем учтенных географических названий в маленькой Швеции. Их, по-видимому, в 250 тысяч раз меньше, чем топонимов в Советском Союзе, если считать, что численность имен мест в современных культурных странах прямо пропорциональна площади самих стран. А если включить в счет все до единого микротопонимы, то утрачивается даже самый критерий сравнения. Жалкая горсточка звезд небесных. Что значишь ты по сравнению с этим чудовищным множеством!

Множество это еще в очень малой мере изучено. А изучить его нужно, и по целому ряду весьма существенных причин.

Пассажир сел в такси. Водитель, покосившись на него, спросил, куда его доставить. Пассажир раскрыл было рот, но вдруг заколебался.

— Минуточку! — проговорил он, вытащил из кармана бумажку и по бумажке прочитал: — Проспект Мориса Тореза…

Тогда это название бывшего Старопарголовского проспекта в Ленинграде было еще внове.

— Не привыкли еще? — спросил водитель, давая газ.

— Да вот… — отозвался пассажир. — Помню, кто-то из видных деятелей Французской компартии, а кто именно — никак не могу сразу сообразить. Чуть было не сказал: проспект Марселя Кашена…

Таксист вдруг, совершенно неожиданно, расхохотался.

Пассажир поднял брови: ничего смешного! Шофер продолжал смеяться. Пообождав, пассажир счел нужным узнать, по какой причине такое веселье.

— Заячью Рощу вспомнил! — сквозь слезы проговорил водитель.

— Заячью Рощу? — вторично удивился пассажир.

— Ну как же! С этими названиями и смех и грех! Неделю назад стоял у Балтийского: нет работы, а план горит. Дай, думаю, подъеду к Варшавскому: там в девять часов рижский поезд, должен быть пассажир. Подъехал, да уже поздновато, главный «пик» кончился. Смотрю, стоят колхозники, видно, где-нибудь возле Пскова подсели: старичок и старушка. Узлы понавязаны, здоровому мужику не взять. Говорю: «Куда, мать с отцом, вас доставить прикажете?» Они: «Сделай милость, подвези, давно стоим!» — «А куда вам?» — «Да нам, — говорит старушка, — недалеко. Мы к дочке приехали. Нам в ЗАЯЧЬЮ РОЩУ надо». — «Такого места в Ленинграде нет». — «Как это нет? — возражает старуха. — Очень даже есть! Там наша Клава который год живет. И мы к ней каждую весну ездим». И старичок поддакивает: «Живет, живет! Клава наша! Каждую весну…» Я руками развел: «Не знаю, дорогие пассажиры! Вы-то туда, может быть, и ездите, да я в таком месте отродясь не бывал и, как до него добраться, представления не имею. Как же я вас повезу?» Но бабушка оказалась довольно бойкой. Говорит: «А вы, товарищ водитель, знайте поезжайте, я дорогу знаю. Как они называются, улицы ваши, не запомню, а где сворачивать, знаю. Вот сейчас через мост и дальше четыре пролета прямо…»

Ну что ж… Мое дело какое? Заячья Роща так Заячья… Включил счетчик, еду на Измайловский. Старушка показывает, что твой лоцман. Доехали до Первой Красноармейской, командует — направо! Доехали до Технологического, дает директиву — налево! Потом разворачивает меня на Загородный, потом на Бородинскую…

Я кручу баранку и думаю: «Странная какая ситуация! С одной стороны, такая чепуха, какую-то Заячью Рощу сельскохозяйственные работники требуют, а с другой — так уверенно меня эта гражданочка преклонных лет по городу направляет. Сомнений нет, она таки тут каждую весну ездит. Так куда же она меня приведет?»

Выехали на Фонтанку, она проявляет радость. «Вот, вот, — говорит, — сынок, теперь уж близко!» «Тьфу ты, пропасть, — думаю. — До чего близко-то? До Заячьей Рощи?»

Переезжаю площадь Ломоносова и на всем ходу направляюсь к театру имени Александра Сергеевича Пушкина. И вдруг она: «Стой, сынок, стой, проехали!» И дедушка проявил признаки жизни: «Вот эти ворота, направо».

Тормознул, конечно, стали. Я говорю: «Так чего же вы меня путали? Знаете, куда я вас привез?» А она, очень довольная, отвечает: «Не ты, сынок, меня привез, я тебя привела. На улицу Заячья Роща».

И тут я хохотать! И вот до сегодня, как вспомню, не могу, хоть ложись! Вы проследили за нашим маршрутом, куда я с ними приехал? Плохо город знаете, гражданин! Привела она меня на улицу ЗОДЧЕГО РОССИ.

Человек, интересующийся тем, что мы называем именами мест, задумается над этим, казалось бы, чисто анекдотическим происшествием. И спросите его, что он в нем находит поучительного, он резонно ответит вам: «Очень много!»