Введение в славянскую филологию

Все же, вероятнее всего, самоназвание «славяне» образовалось по принципу, широко распространенному среди мировых языков.

Как верно писал все тот же П. Я. Черных, «поскольку словѣне ассоциировалось со словом и получило значение „народ, люди владеющие словом, говорящие на понятном языке“, все другие люди, говорящие не на славянских языках, а на других (непонятных) языках, были названы „безмолвствующими, немыми“. Это понятие выражалось словом нѣмци (любые иностранцы. — Ю. М.). <…> Так, например, в Москве в начале XVII в. говорили: „(прибыли в Холмогоры) 5000 аглинских немец“, идут „датского короля немцы“, „шпанского короля немцы“, „…в немцы, в Голанскую землю“» [28].

Народы в древности весьма часто называли себя «имеющими язык», «обладающими словом» — в противоположность иноземцам, которые казались им безъязыкими, немцами (на самом деле язык у иноземцев, конечно, был, но был иным, непонятным). Славяне (словѣне) — «имеющие слово», осмысленно говорящие.

Предмет изучения славянской филологии

Филология есть наука о культуре в ее словесно-текстовом выражении — она изучает язык, а также преломленные в нем культурно-исторические и культурно-бытовые реалии, мифологию, фольклор, литературу и т. п. (текст подразумевается как письменно закрепленный, так и бытующий изустно). Соответственно славянская филология сосредоточена на изучении славянских культур в вышеуказанном ракурсе.

Слово едва ли не основной «исходный» объект филологии. Применительно к языку подробно аргументировать это вообще нет необходимости. Ф. И. Буслаев писал:

«Вся область мышления наших предков ограничивалась языком. Он был не внешним только выражением, а существенною, составною частью той нераздельной нравственной деятельности целого народа, в которой каждое лицо хотя и принимает живое участие, но не выступает еще из сплошной массы целого народа. <…>

В отличие от прочих творений, человек назвал себя существом говорящим. Потому у Гомера встречаем постоянный эпитет людей — говорящие… Гомерическому эпитету соответствуют, как наше слово язык в значении народа, так и готское thiuda… Свою национальность народ определил языком» [29].

Переходя от языка к народному творчеству на языке, Ф. И. Буслаев отмечал: «Тою же силою, какою творился язык, образовались и мифы народа, и его поэзия. <…>

Язык так сильно проникнут стариной, что даже отдельное речение могло возбуждать в фантазии народа целый ряд представлений, в которые он облекал свои понятия. Поэтому внешняя форма была существенной частью эпической мысли, с которой стояла она в таком нераздельном единстве, что даже возникала и образовывалась в одно и то же время. Составление отдельного слова зависело от поверья, и поверье, в свою очередь, поддерживалось словом, которому оно давало первоначальное происхождение. Столь очевидной, совершеннейшей гармонии идеи с формою история литературы нигде более указать не может» [30].

Глубоко не случайно, что литература по-русски — словесность. Русский термин «словесность» содержит в себе ясный «внутренний образ», указывающий на то, что им подразумевается искусство слова, словесное искусство. Заимствованный из западных языков термин-синоним «литература» происходит от «литера» (буква) и менее информативен — он односторонне отсылает к письменным формам словесного искусства, не учитывая таких явлений, как устное исполнение и слуховое восприятие литературных произведений или же, к примеру, устное народное творчество (фольклор).

«Внутренний образ», о котором выше было сказано, заставляет вспомнить, что словам человеческого языка вообще присущ тот или иной этимологический образ (внутренняя форма), который был, как правило, ясно в них ощутим в древности, иногда остается ощутимым и в наши дни, но чаще забыт, «стерся» за истекшие тысячелетия и реконструируется филологическими методами [31].

Внутренняя форма отражает признак, по которому тот или иной предмет, то или иное явление названы. В отечественной филологии понятие внутренней формы (слова, словосочетания, фразы, абзаца, строфы, главы, текста в целом) наиболее глубоко обосновал в XIX в. великий славянский ученый Александр Афанасьевич Потебня, показавший, в частности, что применительно к художественному творчеству особенно важно такое осмысление внутренней формы, как «образ образа» (образ идеи) [32].

В слове внутренняя форма проявляет себя наиболее наглядно. Всякий язык в каждом случае избирает тот или иной собственный образ, через который «подает» предмет или понятие. Так, «стол» у нас «простланное», а вот по-французски une table (стол) уже «дощатое», от un tableau (доска) — совсем иная внутренняя форма! У нас слово «окно» преломляет образ «то, через что око смотрит», а английское window (окно) — «то, через что ветер дует». Если пройтись по другим языкам, образная картина будет весьма пестрой. Например, по-албански окно — «то, через что небо видно».

В. Гумбольдт справедливо полагал, что каждый язык в итоге «видит» мир по-своему [33]. Впоследствии многие филологи возвращались к мысли, что различия языковой внутренней формы обусловливают различия языковой «картины мира» — то есть то, что разные народы воспринимают окружающее в какой-то мере по-разному.

Так, А. А. Потебня проанализировал у славян целый ряд свидетельств того, как народная этимология создает звукосмысловые связи, корректирующие семантические представления в религиозно-мифологическом сознании [34].

Славянские народные представления связали некоторые христианские праздники с теми или иными природными явлениями. «Василий Парийский — землю парит», «Обновление Царяграда — не работать в поле, чтобы царь-град не выбил хлеба», «Константина и Елены (Олены) — сеять лен», «Федор Студит — землю студит» и т. д. [35]

Всюду здесь народное сознание находчиво «подставило» в имена христианских святых отсутствующий в них филологически-объективно, но подсказываемый случайным созвучием образ — внутреннюю форму (в широком смысле). Так, например, греческое прозвание преподобного Федора Студита (759–826) не имеет отношения к русскому глаголу «студить», словам типа «простуда», «стужа» и т. п. (оно происходит от названия основанного в V в. Константинопольского Студийского монастыря), но день его памяти 11 (24) ноября приходится как раз на время первых заморозков в наших широтах — славяне и соединили одно с другим. Старославянское «град» (по-русски город) и «град» (атмосферные осадки) также созвучны случайно, это омонимы, однако народное сознание уверенно провело между ними некую связь. Народная этимология православных славян в приведенных случаях формирует элементы картины мира, невозможные (в силу отсутствия аналогичных созвучий слов в иных языках), например, у православных греков или православных румын.

В соответствии со своим своеобразным отношением к проблеме передачи мысли Потебня был предельно лаконичен в объяснении таких фактов, но в его нескольких фразах нередко оказывается изложена в свернутом виде целая концепция [36]. Он писал, в частности, о славянских народных представлениях:

«День может носить название, только соответствующее его значению, и если он называется так-то, то это недаром. Иностранное происхождение и случайность календарных названий не признается. Звуки этих непонятных названий напоминают слова родного языка, наиболее связанные с господствующим содержанием мысли, и таким образом служат посредниками (tertium comparationis) между объясняющим и объясняемым. Будь звуки календарных названий другие, то и слова и образы, вызываемые ими, хотя и принадлежали бы к тому же кругу мыслей земледельца и пр., но были бы другие. Это — влияние формы языка. Бывает и то, что первоначально данные звуки календарных названий не вызывают в памяти подходящих туземных слов; в таком случае эти звуки бессознательно видоизменяются и приспособляются к господствующему содержанию мысли. Это — влияние на язык» [37].