Слово живое и мертвое

И так без конца.

Много было путаницы и ошибок помельче, самого разного свойства, но и это оказалось далеко не мелочью. «В волнении ломая пальцы» – а на самом деле с досадой щелкает пальцами. «Без кровинки в лице» – а на самом деле куда спокойней: бледная. Незачем было таинственные ели называть мистическими…

По три, пять, десять таких словно бы мелких ошибок на страницу – это уже не пустяк, не просто огрехи стиля. Количество перешло в качество, от мелочей изменилось все: облик и психология главных и третьестепенных героев, настроение и пейзаж, мысль автора, его оценки, его отношение к событиям и поступкам. Несчетные «пустячки» придали не только раздумьям и разговорам людей, но и всему повествованию чрезмерную сентиментальность, истеричность, а местами нарушили самую обыкновенную логику.

Прокурор допрашивает убийцу. Вопрос: «Не обещала ли обвиняемому богатая светская девушка, в которую он был влюблен, выйти за него замуж в том случае, если он решится убить другую» – прежнюю свою возлюбленную, простую работницу?

Получается, что богатая светская девушка могла знать о задуманном убийстве, могла одобрять его, считать его условием будущего своего замужества, короче, что она – возможная соучастница преступления. В книге ничего подобного нет, и прокурор спрашивает совсем иначе: Не потому ли обвиняемый решился убить работницу, что дочка богатого фабриканта пообещала выйти за него замуж?

Все это и многое, многое другое в конечном счете совершенно изменило весь тон и смысл книги – огромный роман в том давнем переводе оказался неузнаваем!

Нет, переводчик отвечает и перед автором, которого переводит, и перед читателем отнюдь не только за отдельное слово.

Настоящий переводчик сначала осмыслит и прочувствует всю книгу. Это – не общие фразы, это – прямая практическая необходимость. Иначе не найдешь нужный тон, не подберешь нужные слова – и перевод окажется кривым зеркалом. Надо знать и понимать все творчество автора, место, которое тот занимает в литературе своей страны, время, когда он писал, время и события, о которых написана книга (особенно если это классика или книга историческая)… надо очень, очень много.

И, уж конечно, надо проникнуться замыслом и настроением именно этой книги, понять характеры этих героев. Осмыслить и ощутить, чем живет и дышит, чем движим каждый из них, в каком ключе думает, чувствует, говорит и действует – в соответствии со своей эпохой, обществом, обстановкой, настроением. Только тогда для каждого из них, в каждом случае и повороте можно найти верные слова, верную интонацию, передать мысль, чувство и стиль – короче, передать то, что сказал писатель, и то, как он это сказал. Ибо словом неверным, случайным очень легко смазать, а порой и вовсе исказить то, что хотел выразить автор.

Переводной рассказ. На фабрике взрыв, чудом уцелевшая девушка рассказывает матери о гибели своих подруг: «Разве приятно быть на их месте?» Между тем тут единственно верная интонация: а вдруг бы (а если бы) я оказалась на их месте?

А пока еще не известно, что дочь спаслась, о матери сказано: «Она была теперь все равно что вдова. Нелегкое положение».

Мягко говоря, странный выбор слов, фальшивая и развязная интонация. Не хватило такта, сказалась душевная глухота. Но, быть может, так бы не случилось, сумей переводчик понять то, что переводит, вдуматься в смысл рассказа и в то, что представляют собой народ и литература страны, с которой он знакомит читателя.

Порой верность образу, характеру, настроению зависит от самых малых мелочей.

В повести о детском доме мальчишка, обозлившись, что приходится мыть пол, рывком погрузил тряпку в ведро. Редактор исправил было: «рывком начал погружать…» Не сразу удалось доказать ему, что так рывка не получится.

Перевод: женщина «быстро протягивает руку» – тоже получается не быстро, а замедленно, тягуче. Тут вернее иное время, иная форма глагола: протянула руку.

Человеку «хотелось положить голову на колени, на мягкие, ласковые колени и заплакать. Ему хотелось, чтобы кто-то нежно утешил его. Но рядом с ним сидел (полицейский)». И ему, и с ним здесь лишние, зато нужно: хотелось положить голову на чьи-то колени! Ведь сперва думаешь, что в унынии человеку хочется опустить, спрятать голову в свои же колени. И несколько удивляешься мягким ласковым коленям, пока из следующей фразы не поймешь, что он хотел уткнуться головой в колени утешителя.

Что видел, что представлял себе переводчик, когда описывал внешность и мимику людей такими словами: «…длинная и извилистая, очень гибкая и вместе с тем неподвижная щель рта»? Или: «…глаза ее лукаво скосились, и золотая искорка пробежала по бахроме ресниц»? Так было напечатано в 30-х годах и так же в 50-х, и новый редактор тоже не всмотрелся в странный образ, не догадался, что у рта не щель, а на крайний случай разрез, а вернее круто изогнуты и плотно сомкнуты губы. И золотая искорка лукавого взгляда пробегает не снаружи по бахроме ресниц, а может блеснуть только из-под ресниц! Или уж сквозь ресницы.

А вот из другого хорошего романа, который тоже, скажем так, отчасти пострадал в переводе:

Что значит «шишковатое лицо»? Да еще у мальчика – не урода, не калеки? А «белое узловатое лицо»? Попробуйте догадайтесь! А что такое узкая улыбка? Может быть, она скупая, сдержанная, едва трогает губы? Или у человека тонкие губы? Но опять и опять читаем: «узкие губы», «прекрасная, узкая улыбка отблеском мелькнула на его губах» (что это и как сочетается одно с другим?), он «сжал когтями (!) свое узкое горло» (тощую шею?), «он ощущал нажим ее узких упругих грудей»… Как улыбаться «с водянистой горечью»? Как говорить «с нервным мерцанием губ»? А что значит – «она бесформенно улыбнулась»? Может быть, неопределенно, слабо, туманно?

И каков, по-вашему, с виду жених, если он «высокий, элегантный, диспептический»? Всякий ли поймет, что жених страдает несварением желудка? И как это связано с элегантностью? Но может быть, dyspeptic здесь просто худощавый? Какова сестра сего загадочного персонажа, если она «была… тощей, как ее брат, диспептичной и крайне элегантной»! И как соотносится все это с «желчным диспептическим взглядом» еще одного персонажа – «маленького профессора»?

Героиня нашумевшего отечественного романа «растопыренными пальцами попробовала оживить тучную копну волос, крашенных под каштан». Что представит себе читатель? Только не «элегантную молодую даму», какую думал изобразить автор, красавицу, чье «лицо, осененное глазами счастливицы, становилось враз одухотворенным»!

Всем знакомы белоголовые деревенские ребятишки, о таких светлых волосах издавна говорилось – льняные или о чуть золотистых – соломенные. У героинь А.Н.Толстого нередко волосы пепельные. Можно себе представить, что очень светлые волосы серебрятся, хотя это напоминает скорее о седине. Но при словах серые волосы видишь старуху. А один автор многократно уверяет, что у молодой чудесной девушки волосы серые! Да еще рядом серые зимние улицы, серые доски, бревна, а позже и героиня тяжко больна – и лицо у нее землисто-серое. Автор одаренный, книга интересная – тем обидней, что неверное слово разрушает образ.

«Не струсил» – говорит о себе герой старого приключенческого романа, облизывая губы. Но ведь облизывает губы чаще всего лакомка в предвкушении любимого блюда. А здесь юноша волнуется, храбрится и, значит, проводит языком по пересохшим губам.