Лингвистика измененных состояний сознания

I

Глава IV

ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ПРОГНОЗИРОВАНИЕ АДАПТАЦИИ ЛЮДЕЙ К НЕОБЫЧНЫМ УСЛОВИЯМ СУЩЕСТВОВАНИЯ

Разработанная на базе искусственно вызванного измененного сознания концепция послойного построения и функционирования языковой способности позволяет объединить в единую многостороннюю теорию ряд результатов, полученных ранее на материале естественно возникающих измененных состояний сознания. Как нам представляется, разрозненные, проведенные без учета достигнутых другими лингвистами результатов, зачастую методологически противоречивые и совершенно по-разному обобщенные авторами исследования проявляют при их синтезе с позиций лингвистики измененных состояний сознания глубокую общность. Действительно, если продвигаться от нормального сознания вниз по шкале диссолюции, то в естественных условиях первым нам встретится состояние легкой усталости, сонливости, некоторой затрудненности речи. Здесь мы можем выделить исследования речи при недосыпании [18; 145, с. 238] или утомительной умственной работе, не связанной с особой ответственностью, например при длительном синхронном переводе [163]. Полученные авторами результаты указывают на некоторое понижение объема речевой памяти и другие знакомые нам предвестники начинающейся диссолюции. Конечно, исследуемые здесь состояния весьма неглубоки, однако в конце эксперимента они все же доходят до стадии легкого оглушения, которая играла такую важную роль в наших предыдущих рассуждениях. И вот именно здесь исследователи отмечают отчетливый качественный скачок, который они не могут удовлетворительно объяснить [18, с. 1165; 163, с. 65]. Такое положение подтверждает весомость выделения стадии Б в предыдущих рассуждениях и в то же время свидетельствует в пользу освоения лингвистики измененных состояний другими исследователями.

Большие изменения сознания изучаются на материале сложного труда операторов, характеризующегося высокой степенью ответственности и чередованием периодов крайней напряженности

60

в работе с периодами пассивности. Здесь можно упомянуть как исследования понимания речи, поступающей, например, в наушники диспетчера аэропорта при особой затрудненности восприятия (шум — [88, с. 140—141], многоканальный прием — [87, с. 114— 115]), так и исследования порождения речи оператором в условиях стресса [51]. Возникающие в этих случаях «всплесками» состояния вполне сравнимы с уровнем начала среднего оглушения при диссолюции. Действительно, в неупорядоченных перечнях наблюдавшихся здесь фактов мы можем отчетливо выделить структуры, характерные для начавшейся диссолюции языковой способности. Так, на лексическом уровне регистрируется повышение числа слов-паразитов и «штампов», частиц, эмоционально-значимых слов — то есть лексики, рассматриваемой нами как узкоденотативные знаки. В области морфологии отмечается рост ошибок в согласовании слов, числа незавершенных предложений, а в синтаксисе — неясные перестроения порядка слов и рост числа простых предложений. Правда, одновременно регистрируется и ряд незначащих компонентов речи, разговорная речь оценивается с позиций литературной грамматики, а объяснение полученных фактов весьма непоследовательно. Например, отмечавшийся нами перенос центра предикативности с глагола на обычно не служащие для этого грамматические категории заставляет И. М. Лущихину [87] вводить новые категории типа «действие-процесс» вместо «глагол-сказуемое», что не приводит к прояснению сущности этого явления.

Естественный коррелят состояний, лежащих еще ниже по шкале измененного сознания, представляет собой психологический шок при больших природных катаклизмах, иногда сопровождаемый чувством физической боли различной степени. Здесь мы располагаем немногочисленными наблюдениями нелингвистов, работавших, однако, с вербальными тестами. Углубленный анализ позволяет выделить и здесь повышение числа узкоденотативных знаков, перестройку семантических полей и рост числа синтагматических ассоциаций, переходящих в «штампы» [68, с. 179—189; 134].

Следуя таким образом за углубляющейся диссолюцией языка и сознания, мы постепенно приходим к стадиям сопора и начала комы. На основании изучения гипнологической литературы эти состояния можно считать одновременно как измененным сознанием, так и измененными состояниями сна. Естественным поэтому будет обратиться к исследованиям речи при засыпании и пробуждении как при переходе к естественному сну, так и к его искусственно вызванной разновидности — гипнозу. Материалы последнего следует использовать с осторожностью, ввиду его большой специфичности и недоказанности коррелирования с измененными состояниями сознания [123]. Вместе с тем анализ речи на глубинных стадиях гипноза в некоторых основных чертах соответствует нашим положениям о роли узкоденотативной лексики и изолированных простых предложений [153]. Значительно более кон-

⁵ Д. Л. Сиивак 61

структивны исследования спонтанной [28, с. 121 122] и грамматически связанной [107] речи при промежуточных между бодрствованием и сном состояниях. В последнем из упомянутых экспериментов испытуемого будили во время быстрого сна и просили передать его содержание. Чем медленнее просыпался испытуемый, тем больше было в его речи простых нераспространенных предложений и лексики, непосредственно описывающей содержание сна. Этот феномен не объясняется авторами, с наших же позиций дело обстоит вполне логично: чем медленнее просыпается испытуемый, тем дольше он задерживается на глубинных стадиях диссолюции. Отсюда и преобладание характерных для них лексико-граммати-ческих структур.

Последней стадией диссолюции является выраженная кома, соответствующая естественному распаду организма. Здесь наука располагает очень немногочисленными, разрозненными наблюдениями за построением речи при естественном, далеко зашедшем старении организма [15] и полном его угасании [160, с. 300—311]. На лексическом уровне отмечается рост встречаемости заместительной и дейктической лексики, наречий и частиц, для синтаксиса же характерен отчетливый распад предикативной связи при тенденции к несколько большей устойчивости группы сказуемого, и т. п. Последовательный анализ этих данных с точки зрения лингвистики измененных состояний сознания позволяет включить и материал речи при естественном угасании организма в многослойную концепцию языка. Кстати, здесь снова видна роль теоретико-лингвистической методологии. Так, В. Г. Будза отмечает понижение средней длины слова, не замечая при этом тенденции к слиянию нескольких слов в узкоденотативный комплекс; он указывает, что речь старика много богаче словами речи ребенка, и поэтому не имеет с ней ничего общего, но не обращает внимания на то, что эти слова вступают в связи, которые примерно одинаковы на соответствующих уровнях. Наконец, автор говорит о большей сохранности группы сказуемого по сравнению с группой подлежащего при диссолюции, однако при этом он не видит изменений самих способов передачи предикативности, и т. д. Неудивительно, что в выводах своей работы он категорически отрицает возможность просматривания онтогенеза через диссолюцию и локализует язык в височной доле одного из полушарий [15, с. 75 — 76]. Порядок в собранном здесь интересном материале можно навести лишь вооружившись знанием современных лингвистических концепций, которые мы старались всемерно учитывать при построении лингвистики измененных состояний сознания.

Таким образом, результаты нашего эксперимента и материалы наиболее репрезентативных проведенных ранее исследований языка и речи при всех типах измененного сознания выказывают высокую степень общности и могут быть расположены как стадии одного сложного процесса на основе единого теоретико-лингвистического подхода в предложенной выше концепции многоуровневого построения языка.

62

Здесь снова возникает необходимость в уточнении теоретических позиций нашего исследования. С одной стороны, жизни каждого человека неотъемлемо присущи эмоции. С другой стороны, в почти каждой выраженной эмоции возможно различить элементы языковой способности, характерной для измененного сознания. Следовательно, при лингвистическом обобщении возникает опасность отнесения едва ли не всей речевой деятельности к лингвистике измененных состояний, восприятия нормы лишь как идеального конструкта, практически редко достижимого. Такая точка зрения представляется нам неправильной, не учитывающей сложного, социально обусловленного характера языка.