Язык в действии (ЛП)

5. Высказывание директивного языка может сопровождаться другими мероприятиями или жестами в расчёте на то, что они произведут впечатление на разум. К примеру, все встают в зале суда, перед тем как судья начинает заседание; коронации сопровождаются огромными парадами, на которых все одеты в необычные костюмы; на церемониях вручения дипломов надевают академическую мантию; на свадьбы нанимают органистов и сопрано, и одеваются в особую одежду.

6. За произнесением клятв может последовать банкет, танцы или другие увеселительные мероприятия; и они, по-видимому, тоже служат лучшему закреплению влияния клятв. На свадьбах принимают гостей и празднуют, на выпускной вечер для студентов организуются танцы, для призывников организуют банкеты, и даже в самых скромных социальных кругах имеется некоторая форма «торжества», когда член семьи вступает в какое-либо социальное соглашение. В первобытных культурах за церемониями инициации лидеров могут следовать празднества, длящиеся несколько дней или недель.

7. В тех случаях, когда первая клятва не произносится во время особой церемонии, влияние на память оказывается с помощью частого повторения. Ритуал с флагом («Я клянусь в верности флагу Соединённых Штатов…») повторяется ежедневно в некоторых школах. Девизы – кратко сформулированные общие директивы – часто повторяются вслух, наносятся на посуду, ворота, стены, двери, оружие – на любые хорошо заметные места, чтобы напоминать людям об их обязанностях.

Общая черта всех этих действий, сопровождающих директивные высказывания, наряду с аффективными элементами в языке директивных высказываний – это глубокое влияние, которое они оказывают на память. Для этого используются сенсорные впечатления – от с трудом переносимой боли на церемонии инициации до удовольствия от празднования, музыки и цветастой одежды – и эмоции – от страха божественного наказания до гордости за особое общественное внимание. Всё это делается для того чтобы человек, который вступает в соглашение с обществом – то есть, человек, который высказывает «карты» ещё не существующей «территории» – никогда не забывал о том, что ему нужно продолжать пытаться сделать так чтобы эта «территория» существовала.

По этим причинам, когда кадет получает свое звание, когда еврейский мальчик празднует бар-мицва (тринадцатилетие), когда священник даёт свои клятвы, когда полицейскому вручают его нагрудный жетон, когда гражданин иностранного происхождения получает гражданство США или когда президент принимает присягу – такие события не забываются. Даже если потом человек понимает, что он не выполнил свои клятвы, он не может избавиться от чувства, что он должен был их выполнить. Все из нас пользуются и реагируют на такие директивы. Фразы и речи, на которые мы реагируем, демонстрируют наши глубочайшие религиозные, социальные, патриотические, профессиональные и политические преданности более точно, нежели наши документы о гражданстве или членские карты в наших карманах, или значки, приколотые к одежде. Человек, сменивший свою религию, будучи уже взрослым, может захотеть вернуться к прежней форме вероисповедания, если увидит или услышит ритуал, к которому он привык с детства. Такими способами люди применяют слова, чтобы прогнозировать будущее и контролировать поведение друг друга.

Четыре сноски

Перед тем как мы закончим обсуждение директивного языка, стоит добавить четыре примечания. Во-первых, стоит помнить: учитывая, что слова не могут «сказать всего» о чём-либо, подразумеваемые обещания в директивном языке – это не более чем «контурные карты» «грядущих территорий». Будущее заполняет эти контуры, часто весьма неожиданным образом. Порой, будущее никак не связано с нашими «картами», не смотря на все наши попытки осуществить обещанные события. Мы клянёмся всегда быть хорошими гражданами и всегда исполнять наш долг, но нам никогда не удаётся быть хорошими гражданами каждый день нашей жизни, и исполнять все наши долги. Благодаря пониманию, что директивы не могут в полной мере привить какой-либо образ поведения в будущем, мы не строим невероятных ожиданий, и поэтому не страдаем от излишних разочарований.

Во-вторых, стоит различать между директивным «есть» и информативным «есть». [12] Такие утверждения как «Бойскаут – честен, смел и благороден» или «Полицейские – защитники слабых» ставят цель, но не обязательно описывают имеющуюся ситуацию. Это крайне важно, потому что слишком часто люди понимают такие определения за описания, и из-за этого удивляются и разочаровываются, когда встречают не благородных бойскаутов или полицейских, которые обижают слабых. Такие люди могут решить, что они «больше не будут доверять никаким бойскаутам» или «никаким полицейским», что, конечно же – вздор.

В-третьих, стоит отметить, что определения, когда они не являются описательными утверждениями о языке, как более полно объясняется в Главе 8, они почти всегда являются директивами о языке. Определения не говорят нам ничего о вещах, которые слово обозначает; они просто показывают нам, как использовать слова. Например, если кто-то говорит нам: «Воинский призыв можно определить как организованное растаптывание прав человека», это не говорит нам ничего непосредственно о воинском призыве, а просто говорит нам говорить о воинском призыве так же, как мы бы говорили о чём-либо другом, к чему можно было бы применить выражение «организованное растаптывание прав человека». Нередко такие определения якобы призваны раскрыть нам «истинную суть» того, что определяется: «Вот, что такое воинский призыв на самом деле!» Даже в этой книге есть утверждения, которые могут прозвучать, будто они раскрывают «истинную суть» некоторых лингвистических процессов. Читатель может считать это предупреждением, что таких намерений книга не имеет. Она просто рекомендует читателю говорить о лингвистических событиях определёнными способами, например, используя такие термины как «сообщение», «символический процесс», «директивный язык» и «аффективная коннотация». Под этой рекомендацией, читателю обещается, что если он будет поступать в соответствии с ней, он сможет прояснить некоторые проблемы. Похожие директивы о том, какие слова употреблять в каких условиях, можно найти практически во всех описаниях.

И наконец, стоит отметить, что многие из наших социальных директив и многие из ритуалов, которые их сопровождают – устарели и, в некотором роде, оскорбительны для зрелого ума. Ритуалы, возникшие во времена, когда людей нужно было пугать, чтобы они поступали хорошо, не нужны людям, уже имеющим чувство социальной ответственности. Например, пятиминутная свадебная церемония, проведённая в здании муниципалитета для взрослой, ответственной пары, может быть лучше, чем полно-парадная церковная церемония для молодой пары. Не смотря на то, что сила социальных директив, очевидно, зависит от готовности, зрелости и разумности людей, которым эти директивы адресованы, люди всё ещё слишком склонны полагаться на эффективность церемоний как таковых. Эта склонность существует из-за давней веры в магию слов – идее о том, что говоря что-либо по несколько раз или определённым церемониальным способом, мы можем заклясть будущее и заставить события происходить так, как мы сказали: “There’ll always be an England!” (рус. «Англия будет всегда» – патриотическая песня, 1939). Интересный пример этого суеверного отношения к словам и ритуалам можно найти среди школьных комитетов и преподавателей, которые сталкиваются с проблемой «образования студентов для демократии». Вместо того чтобы уделять больше времени фактическому изучению демократических институтов, создавая больше возможностей для демократических практик, способствующих выработке политического понимания и зрелости студентов, такие преподаватели довольствуются тем, что устраивают более крупные церемонии дани уважения флагу и ищут больше поводов хором спеть “God Bless America” (рус. «Боже Благослови Америку» – патриотическая песня, 1918, 1938). Удивляться не придётся, если в результате таких «образовательных» мероприятий слово «демократия» станет бессмысленным звуком для некоторых студентов.