Исторические корни Волшебной сказки

Таким образом "Морфология сказки" на десятилетия вперед заложила основы не только структурного исследования фольклора, но и исследования текста вообще, и даже те исследователи, которые спорят с положениями этой работы, во многом опираются на идеи и теории, предложенные в том числе и под ее влиянием.

Для самого В.Я. Проппа синхроническое структурное исследование, предпринятое в "Морфологии сказки", явилось лишь одним из этапов изучения волшебной сказки. Продолжением такого изучения явилась монография "'Исторические корни волшебной сказки", впервые опубликованная в 1946 г.

Достаточно распространено противопоставление "Морфологии сказки" другим работам ученого. Например, С.Ю. Неклюдов пишет:

В.Я. Пропп является всемирно признанным основоположником структурной фольклористики, ему принадлежит один из первых опытов разработки и применения структурных методов в гуманитарных науках, но <…>все это относится к нему лишь как к автору "Морфологии сказки". Она же, как было сказано, для самого В.Я. Проппа входила совсем в другую научную программу, уже завершенную в 60-е годы, когда эта книга обрела второе рождение в контексте новейших структурно-семиотических исследований. Насколько можно понять, подобные исследования, включая многочисленные интерпретации ставшей знаменитой "формулы Проппа", его интересовали мало. [45]

Противоположной точки зрения придерживается Б. Н. Путилов: <…>неправильно рассматривать одну книгу в отрыве от другой и отделять структурно-типологическую проблематику трудов В. Я. Проппа от проблематики историко-генетаческой. Для него то и другое существовало в неразрывном единстве, синхроническое структурное исследование обретало истинный смысл и значение постольку, поскольку оно имело в перспективе выход к исследованию генетическому. [46]

Обратимся, однако, к словам самого Проппа. В своей открытой лекции, прочитанной 1 марта 1966 г. в ЛГУ, [47] ученый так говорит о структурном исследовании фольклора:

<…>подобно тому, как биолог-зоолог определяет изучаемых им животных по скелету, мы должны определять жанры по признакам структуры. <…>

Употребляя слово «структура», я хочу остановиться на течении, которое зародилось в лингвистике, а потом перекинулось в фольклористику, но не пустило в ней корней. Я говорю о течении, называемом структурализмом, в котором вопросы композиции составляют одно из важнейших звеньев изучения.

Но ведь вопросами композиции занимались и формалисты. Они называли это сюжетосложением. Чем же современный структурализм отличается от формализма? [Я освещу это на примере. Можно изучать форму любого предмета, хотя бы апельсина. Формалист изучит его форму. Он установит, что форма эта — шар, но имеет неровности и отступления, которые можно определить математически точно. <…>С этой же точки зрения плоды будут сравниваться. Одни окажутся больше, другие меньше или светлее и темнее и т. д. Структуралист сделает все то же самое. Он применит измерение, но не ограничится этим. Он снимет с него (апельсина — Л.И.) кожу и установит, что апельсин состоит из долек, внутри которых находятся семена. Он, далее, этот апельсин съест и определит его вкус и степень зрелости. <…>Наконец, он изучит и опишет деревья, на которых растут апельсины <…>] [48] Коротко: формалист изучает одно явление, одну сторону изолированно от всех других сторон данного явления, безотносительно к целому, безотносительно к системе, к которой данное явление принадлежит. Структуралист рассматривает всякое отдельное явление в его отношении к целому, ко всей системе, ко всем определяющим его историческим и иным связям. Следовательно, изучая композицию, структуралист никак этим ограничиться не может. [49] Как мы видим, для Проппа синхроническое и диахроническое рассмотрение одного явления представляют собой необходимые этапы его структурного изучения. Даже композиционно "Морфология сказки" и "Исторические корни…" связаны между собой. Так, изучение последовательности функций в "Морфологии сказки" начинается с функций отлучка, запрет и пр. В "Исторических корнях…" мы читаем: "События иногда начинаются с того, что кто-либо из старших на время отлучается из дома <…>Этим создается почва для беды". Далее Пропп исследует запреты, связанные с отлучкой. Подобных примеров можно привести множество. Мы ограничимся только одним. В шестой главе "Морфологии сказки" рассматривается "круг действий царевны (искомого персонажа) и ее отца ", включающий в себя такие действия, как задавание трудных задач, клеймление, свадьбу и т. п. Те же действия, но уже в связи с диахроническим исследованием и различными типами царевны-невесты рассматриваются и в девятой главе "Исторических корней…". Таким образом, элементы сказки, выделенные в первой работе с помощью синхронического анализа, во второй исследуются уже в историческом и генетическом аспекте.

Покажем теперь, как Пропп изучает структуру фольклорных мотивов на примере мотива змея и связанных с ним комплекса представлений. "Весь облик змея и его роль в сказке слагаются из ряда частностей. <…>Частность, однако, непонятна без целого; целое, в свою очередь, слагается из частностей" (216). Исследователь последовательно рассматривает следующие черты змея: облик (змей — многоголовое существо), связь с огнем, связь с водой, связь с горами, действия, или функции, змея (похищение, поборы, охрана границ, поглощение), взаимоотношения героя и змея (способы избежания поглощения змеем, магический сон героя при встрече со змеем, герой как прирожденный противник змея, бой со змеем). Основываясь на выделенных чертах змея и на изменении их в различных фольклорных источниках, Пропп изучает как изменение исторического облика змея, так и зарождение и трансформацию мотива змееборчества. Можно сказать, что фактически В.Я. Пропп рассматривает предикат состояния быть змеем и выделяет в нем термы атрибуты, функции и отношения с героем (хотя, естественно, ученый не пользуется подобной терминологией). Различные значения указанных термов соответствуют различным историческим этапам развития образа змея. По сходной схеме рассматриваются и другие мотивы, например, даритель, царевна и др.