Исторические корни Волшебной сказки

Исследователь обнаружил, что постоянными, повторяющимися элементами волшебной сказки являются функции действующих лиц (общим числом тридцать одна): отлучка, запрет и нарушение запрета, разведка вредителя и выдача ему сведений о герое, подвох и пособничество, вредительство (или недостача), посредничество, начинающееся противодействие, отправка, первая функция дарителя и реакция героя, получение волшебного средства, пространственное перемещение, борьба, клеймение героя, победа, ликвидация недостачи, возвращение героя, преследование и спасение, неузнанное прибытие, притязания ложного героя, трудная задача и решение, узнавание и обличение, трансфигурация, наказание, свадьба. Не все функции налицо всегда, но число их ограниченно и порядок, в котором они выступают в ходе развертывания действия сказки, неизменен. Неизменным оказался и набор ролей (числом семь), между которыми определенным образом распределяются конкретные сказочные персонажи со своими атрибутами. Каждый из семи действующих лиц (т. е. ролей), а именно антагонист (вредитель), даритель, помощник, царевна или ее отец, отправитель, герой, ложный герой, имеет свой крут действий, т. е. одну или несколько функций. Таким образом, В.Я. Пропп разработал две структурные модели — одну (временная последовательность действий) — более обстоятельно, другую (действующие лица) — более бегло. Отсюда и два различных определения В.Я. Проппа для волшебной сказки ("рассказ, построенный на правильном чередовании приведенных функций в различных видах" и "сказки, подчиненные семиперсонажной схеме"). Крут действий (т. е. дистрибуция функций по ролям) ставит вторую модель в зависимость от первой — основной. Именно отказ от изучения по мотивам в пользу изучения по функциям дал возможность В.Я. Проппу перейти от атомизма к структурализму.

Первая и важнейшая операция, которую В.Я. Пропп проделывает с текстом, — это его разбиение, сегментация на ряд последовательных действий. Исходя из этого "содержание сказки может быть пересказано в коротких фразах, вроде следующих: родители уезжают в лес, запрещают детям выходить на улицу, змей похищает девушку и т. д. Все сказуемые дают композицию сказок, все подлежащие, дополнения и другие части фразы определяют сюжет" (с. 88). Здесь подразумевается конденсация содержания в ряд коротких фраз; далее эти фразы обобщаются в том смысле, что каждое конкретное действие подводится под определенную функцию, название которой представляет собой сокращенное и обобщенное обозначение действия в форме существительного (отлучка, подвох, борьба и т. п.). Выделенный фрагмент текста, содержащий то или иное действие (а тем самым и соответствующую функцию), можно, пользуясь современной терминологией, назвать повествовательной синтагмой. Все функции, следующие друг за другом во времени, составляют своего рода линейный синтагматический ряд. Некоторые отступления от постулированной В.Я. Проппом последовательности функций он считает не нарушением последовательности, а частичным введением обращенной последовательности. Не все функции обязательно присутствуют в одной сказке, но в принципе одна функция влечет за собой (имплицирует) другую. В некоторых случаях, когда функции, по выражению В.Я. Проппа, "выполняются совершенно одинаково" в силу "ассимиляции одной формы с другой", точное узнавание функции устанавливается только по ее последствиям. В качестве примера ассимиляции функций В.Я. Пропп приводит некоторые случаи уподобления первоначальной отсылки героя отправителем и трудной задачи, а также примеры испытания героя вредителем и дарителем. В.Я. Пропп всячески настаивает на том, чтоб первая функция дарителя (например, выбор героем коня у яти) и трудная задача вредителя (например, выбор невесты — дочери Водяного из двенадцати девиц) не смешивались. Это требование, как мы еще дальше увидим, имеет очень глубокий смысл, ибо оппозиция этих двух функций (предварительного испытания, дающего в руки герою волшебное средство, и основного испытания, приводящего к ликвидации недостачи) самым субстанциональным образом связана со спецификой волшебной сказки как жанра. В.Я. Пропп, правда, не выдвигает такого тезиса, но его анализ наводит на эту мысль.

С точки зрения перспектив структурного подхода исключительное значение имеет открытие В.Я. Проппом парности (бинарности) большинства функций (недостача — ликвидация недостачи, запрещение — нарушение запрета, борьба — победа и т. д.). Напомним, что В.Я. Пропп стремился к описанию структуры волшебной сказки в целом. Анализ велся на уровне сюжета (и отчасти системы персонажей) и привел к установлению некоей инвариантной сюжетной схемы, по отношению к которой конкретные сказки являются цепью вариантов. Однако "Морфология сказки" намечает и пути анализа отдельных типов, группы волшебных сказок (в рамках этого инварианта). В.Я. Пропп, например, обратил внимание на то, что две пары функций (Б — П и 3 — Р, т. е. борьба с вредителем и победа над ним, трудная задача и решение) почти никогда не встречаются в рамках одной сказки, но занимают в ряду функций примерно то же место. Мы бы теперь сказали, что Б — П и 3 — Р находятся в отношении дополнительного распределения. В. Я. Пропп считает, что действительно сказки с 3 — Рис Б — П принадлежат к разным формациям. Далее, он предлагает выделять типы сказок по разновидностям обязательно присутствующих в любой сказке функцийА (вредительство) илиа (недостача). В связи с этим очень ценно и замечание (в другом месте книги) о двух формах начальной ситуации, с включением искателя и его семьи или жертвы и ее семьи. Для дифференциации сказочных типов полезным является и упоминание о параллелизме сказок с вредителем-змеихой и вредителем-мачехой. Эти замечания могут быть опорными пунктами для анализа типов волшебной сказки.

Выход "Морфологии сказки" в свет вызвал две положительные рецензии — Д.К. Зеленина" и В.Н. Перетца12. В.Н. Перетц считал работу В.Я. Проппа развитием идей Гете, Бедье и особенно А.Н. Веселовского, но одновременно подчеркивал оригинальность функционального анализа, предложенного молодым ученым, писал о том, что книга будит мысль. Из его отдельных замечаний наиболее интересное: о том, что грамматика — это не субстрат языка, но его абстракция, и что сомнительно вывести из описания сказочных функций ее праформу. Более краткая рецензия Д. К. Зеленина в основном ограничена передачей главных положений В. Я. Проппа, но кончается выражением уверенности в том, что его методу предстоит большое будущее. Эти слова оказались пророческими. Однако до их осуществления прошло много времени. В 30 — 40-х годах интерес к вопросам формы по различным причинам пошел на убыль в советском литературоведении.