Накануне 22 июня. Был ли готов Советский Союз к войне?

И вот хваленные советские органы государственной безопасности, о «доблестных» подвигах которых нам демонстрируют красочные фильмы, ничего этого не сделали и таким образом внесли свой «достойный» вклад в дело боевой готовности войск Брянского фронта.

Боевая готовность идет «рука об руку» с мобилизационными мероприятиями, предусматривающими прием дополнительного личного состава и укомплектование частей и соединений до штатов военного времени, получение боевой техники, вооружения, боеприпасов, средств материально-технического обеспечения, вплоть до котелков и портянок. Самые совершенные и глубоко продуманные оперативно-стратегические планы окажутся пустой бумагой, если не будут обеспечены людскими и материальными ресурсами. Правда, мобилизационные мероприятия невозможно провести так же быстро, как и привести войска в (полную) боевую готовность, поэтому здесь особое внимание уделяется тщательному планированию и заблаговременной подготовке. Даже беглый взгляд на состояние дел с мобилизационной готовностью в СССР в 1941 году вскрывает чудовищную степень деградации всей сталинской системы военного управления.

Некоторые бывшие руководители, в том числе и «маршал победы», в свое оправдание выдвигают ряд объективных причин плачевного состояния дел с мобилизационным планированием и подготовкой. В частности, они это объясняют существенным изменением границ СССР перед войной [26]. Эти доводы действительно можно принять во внимание как создающие дополнительные особенности в планировании, но только лишь в части стратегического развертывания войск. Однако именно в этом проблемы и не было — перед войной на оккупированных западных территориях крупные группировки советских войск были созданы действительно заблаговременно. Что же касается оборонной промышленности и в целом материально-технического обеспечения, то главная причина все же состояла в сталинской системе принятия решений, которая была больше похожа на ржавый, постоянно ломающийся механизм. Главная проблема в этом загнивающем механизме состояла, конечно, в некомпетентности ответственных за мобилизационную готовность должностных лиц и как следствие в убогих, не соответствующих реалиям будущей войны оценках и выводах. Кроме всего прочего, документы подолгу лежали в Генеральном штабе, у наркома обороны и, конечно, у председателя Комитета Обороны при Совете народных комиссаров, то есть в то время у К.Е. Ворошилова.

Как утверждает Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» (что, правда, отчасти подтверждается другими источниками), проект нового мобилизационного плана на 1941 год для промышленности по производству военной продукции на случай войны он доложил К.Е. Ворошилову еще в марте 1941 года [27] [7]:

«Время шло, а решения по представленному мобплану не принималось, и тогда мы (Г.К. Жуков и В.Д. Соколовский) были вынуждены доложить лично И.В. Сталину об отсутствии промышленного мобилизационного плана. Было ясно, что наша промышленность, не подготовленная заранее к переводу производства по мобилизационному плану на нужды войны, быстро перестроиться не сможет».

Несмотря на доклад лично Сталину, ситуация ничуть не изменилась, и, когда началась война, этот план так и не был утвержден [7]:

«Все стали делать наспех, распорядительным порядком, зачастую неорганизованно и в ущерб одно другому».

Сейчас трудно судить о качестве представленного Жуковым проекта мобилизационного плана, но в Госплане и в промышленных кругах он вызвал обширную дискуссию, то есть, по-хорошему, его подвергли критике, чем некоторые специалисты и объясняют такую задержку с принятием решения. Конечно, любой здравомыслящий читатель спросит: «А что бы изменилось, если бы этот план был утвержден, скажем, 20 июня 1941 года?» Ответ очевиден — ничего бы не изменилось. Такой план является постоянным, необходимым и обязательным атрибутом в системе государственного и военного управления. Речь может идти только о его уточнении, корректировке или переработке, например, в связи со значительными изменениями в военно-политической обстановке или в военно-технической области, и не более того. Приводя этот рассказ, Жуков, по существу, подтверждает, что после выполнения мобилизационного плана МП-22 на 1938–1939 [28] годы страна два года жила без такого плана и промышленность толком не понимала, что же она должна была производить для нужд обороны.

Война тут же выявила дефицит самого необходимого как результат конформизма, а значит, искаженной оценки объективной действительности, безответственности и бездарного планирования (но не по вине генерала Павлова). Речь идет даже не о борьбе с воздушными целями, не о противотанковых средствах, которые в виде бутылок с горючей смесью пришлось буквально выдумывать с началом боевых действий, производить кустарным способом, а не серийно на предприятиях. Как отмечает в своих воспоминаниях Анастас Микоян [4], через месяц после начала войны выяснилось, что в войсках не хватает винтовок [29]. Исключительно остро проблема со стрелковым оружием проявилась в ходе подготовки контрнаступления под Москвой в декабре 1941 года. Например, войска Западного фронта, на который возлагалась основная тяжесть предстоящей операции, были обеспечены винтовками лишь на 60% к штатной потребности, то есть по большому счету одна винтовка на двоих, как и утверждают ветераны Великой Отечественной войны. Поэтому командование вынуждено было изымать оружие в частях, которые в том момент не привлекались к боевым действиям, и передавать его соединениям, направляемым на фронт [38].

Воинскую часть без оружия можно своевременно привести в (полную) боевую готовность, но что она будет делать с вооруженным до зубов противником, с его танками и бронетехникой? Неужели Сталин, Ворошилов, Жуков и Тимошенко рассчитывали от немцев кулаками отбиваться? Проблема со стрелковым оружием возникла не на «ровном месте», а стала результатом общесистемных ошибок и просчетов в планировании и организации подготовки вооруженных сил страны к предстоящей войне. Эти ошибки и просчеты наглядно видны из доклада наркома обороны от 22 августа 1939 года. Так, согласно данным, представленным Климентом Ворошиловым [44], потребность войск в винтовках в ту пору составляла 625 тысяч, из которых на довольствии в Наркомате обороны состояло 297 тысяч, то есть около половины необходимого количества. За счет неприкосновенного запаса (или НЗ), хранимого на складах, можно было «покрыть» еще 327 тысяч единиц. То есть уже здесь мы видим нехватку в одну тысячу винтовок, а ведь для грядущей войны требовалось несколько миллионов единиц стрелкового оружия. Из этого же доклада легко видеть, что в графе «За счет заказов (промышленности) на 1940 г.» стоит прочерк, и становится совершенно ясно, что нехватку винтовок в 1941 году Сталин и его друг Ворошилов запланировали еще в 1939 году.

Но нехватка винтовок покажется еще «цветочками» на фоне дефицита самого простого и дешевого, но самого необходимого в повседневной жизни пехоты, а именно шанцевого инструмента. Эта немыслимая, не поддающаяся никакому объяснению проблема «проявилась» даже в 1943 году, то есть уже через два года после начала войны, и к тому же в ходе создания оборонительных рубежей на Курской дуге, то есть при подготовке ключевого сражения Великой Отечественной войны [46]:

«Ощущалась нехватка инструмента: лопат, кирок, пил и топоров, не велся должный контроль со стороны штабов за правильностью выбора командирами тактического звена позиций для своих подразделений и размещения важных инженерных заграждений. До середины апреля стало ясно, что, если ситуацию коренным образом не изменить, запланированную систему рубежей создать не удастся».

Как такое могло случиться в «самом передовом в мире обществе» под руководством всевидящего, всезнающего и всемогущего «вождя народов», верного последователя дела Ленина? Ведь любому генералу, если, конечно, это звание он получил не с рождением, а тем более генералиссимусу, очень хорошо известно, какую роль играет шанцевый инструмент в современной войне (в том числе и в XXI веке). Даже у хорошо вооруженного и готового к бою солдата очень мало шансов остаться в живых, а значит, иметь возможность сражаться и выполнять поставленные задачи, если он не сможет своевременно окопаться, оборудовать земляное заграждение для своей огневой точки (пулемета, противотанкового ружья), замаскировать ветвями деревьев важный объект, например пушку. Чтобы развеять малейшие сомнения по поводу роли в боевых действиях даже самых примитивных земляных защитных сооружений, типа окоп, достаточно привести рассказ о ситуации вокруг 1-го батальона 64-й морской стрелковой бригады, сложившейся 22 декабря 1941 года в районе Волоколамска у села Ивановское [38]: