Генералы российских смут (СИ)

Разумнее предположить, что ничего он не искал, кроме возможности встретиться с Бушем до трагической даты, имея сообщить нечто крайне для того важное. Может быть, даже связанное с личной безопасностью президента США. И кто виноват, что в Госдепе пренебрежительно отмахнулись от неуклюжих попыток Сергея Иванова договориться о такой встрече?

Трудно судить, что помешало вовремя достучаться в Овальный кабинет Белого дома. Версий много, итог один: не хотите - как хотите. Черту подвел популярный российский деловой журнал «Профиль», напечатавший в № 33 странный коллаж под заголовком «От российского реформбюро»: фотопанорама Кремля и две кажущиеся неземными башни Всемирного торгового центра, встроенные между колокольней Ивана Великого и президентским корпусом.

Казалось бы, что особенного, если именно такой увиделась оформителю иллюстрация к обычному материалу о предстоящей реформе банковской системы России? Разве что ерническая созвучность заголовка - забытому левитановскому «От Советского Информбюро...».

Особенность в том, что номер журнала датирован 10 сентября 2001 года, то есть вышел из печати за день до воздушной атаки на Америку, а страница с башнями ВТЦ на Ивановской площади Кремля помечена 10 августа 2001 -го.

Не хотите - как хотите, но Путин уже тогда знал, какая трагедия ждет Америку.

«Глубокая глотка»

Так и просится сюда продлить историческую параллель в самую глубь российских веков, припомнить нисколько этим не интересующимся, что расположение кремлевских соборов повторяет конфигурацию созвездия Малой Медведицы, хотя как-то не очень достоверно. Звезд у Медведицы семь, а соборов в Кремле только шесть. Вот журнальный художник и восполнил недостачу куполов заимствованными на Манхэттене башнями небоскребов ВТЦ как обреченным сим-волом эпохи.

Был некогда и седьмой кремлевский собор Спаса-на-Бору, иначе называемый Спасо-Преображенским, и тоже обреченный. Возведенный еще при Иване Калите, он встречал победным набатом преславного боярина Дмитрия Тимофеевича Трубецкого, заслужившего в народе звание спасителя Отечества за то, что вышиб из московского Кремля смутных ляхов со всеми их мнимыми Мнишеками и прочими, уже ничего не значащими для истории самозванцами.

Все с тех пор наизнанку вывернулось. Забылись святые русские имена, стерлись события, которыми держава крепилась и ширилась, и Спаса-на-Бору не стало в кремлевском созвездии - снесли беспамятно и поспешно, как и не было его. А он был. И гул его колоколов тревожный по сей день длится, не слышимый оледеневшим душам, и главный колокол все так же мерно раскачивается, выравнивая изломанную линию исторического окоема - от пиршественных столов ясновельможных панов в блистающих мишурой кафтанах и потрепанных зипунов беглой челяди, влившейся в ополчение Самозванца, до очумелой анархической матросни товарища Троцкого и государственного рокота черной тарелки репродуктора: «От Советского Информбюро...»

Сейсмические раскаты вечевого колокола - от подлейшего российского августа 1991 -го до кошмарного сентября Америки 2001-го - это тоже моменты одного рокового ряда, знаки одной вселенской опасности, от которых подвижное время убыстряет свой бег, силясь поскорее запаковать смуту для дальнейшей доставки ее по назначению. Кому? Куда? Нужен адрес, чтобы не ошибиться вручением тайных грамот. Адрес, хоть и приблизительный, но безошибочный: миссис Кэтрин Грэм, Вашингтон, федеральный округ Колумбия. По прочтении сжечь.

Увы, поздно. Мир стал меньше на одну великую Кэтрин Грэм.

23 июля 2001 года Америка хоронила ее так, как хоронит своих президентов, да и то не каждого. Это она, Кэтрин Грэм, по прозвищу «Глубокая глотка», означающему совсем не то, о чем можно подумать, более двадцати лет являлась властным символом столицы Америки, лицом и владелицей одной из самых влиятельных газет в мире «Вашингтон Пост». Ее чтили, ее боялись. Перед нею трепетали президенты Соединенных Штатов от Ричарда Никсона, которого она свалила, до Билла Клинтона, который умолил пощадить его - не как президента, а просто слабого человека, сознающего степень своей ничтожности, и все те, которые поместились между ними. Трепетали. И вот, наконец, искренний трепет преобразился в деланную скорбь утраты.

Заупокойная служба проходила в Национальном кафедральном соборе. Люди шли тысячами. Половина из них, как писала пресса, была известна всему Вашингтону. Четверть - всей Америке. И по меньшей мере пять сотен знает весь мир. Неописуемая массовка государственных лицедеев, полагавших, что правят миром, про которых Кэтрин Грэм знала, что это они превратили мир в один огромный бордель. И они знали, что она знает, и были рады случаю проститься с нею навсегда.

Известный историк Артур Шлезингер позволил себе рискованную шутку. «Глубокая глотка», чья личность до сих пор не раскрыта, - лукаво предположил он, - быть может, сейчас присутствует среди нас». Собравшиеся откликнулись сдержанным и дружным смешком, что, в общем-то, не нарушило приличий. Кэтрин оценила бы шутку. Как это сделала ее дочь, журналистка Лалли Уэймот: «Маме наверняка понравились бы собственные похороны».

Грэм, надо полагать, рассмеялась бы, узнав, что отсутствует бывший вице-президент Альберт Гор, трусливый пасынок демократов-евреев, читающий ныне курс экологической журналистики в Колумбийском университете и удравший в Европу в ожидании неопределенного дня «Д», которому должно случиться то ли в августе, то ли в сентябре. Ему сказали, что произойдет, но не уточнили, когда, и он со страху ломанулся через океан, не предупредив никого о том, что грозит Америке в день «Д». Собственные мокрые штаны были для него дороже тысяч грядущих жертв, и он не к месту повторял, как тяжело быть для всех примером, не ко времени приводил слова Анатоля Франса, ставшие для него девизом жизни: «Люди, у которых нет никаких недостатков, ужасны». У Гора не было недостатков, если не считать Патологической трусливости, но не было и достоинств. Правда, сам он считал достоинством свою еврейскую родословную.

В июле ему непременно следовало отметиться на похоронах Кэтрин Грэм, где, как он знал, соберется весь цвет Демократической партии, но не смог пересилить в себе навязчивого страха. Собственно, и не страх это был, а его мучительное ожидание. Желанные по всякому поводу мысли обычно не совпадали с пугающими обстоятельствами, а тут вдруг совпали, и он удрал от возможных последствий такого совпадения - от греха подальше. Ведь он должен был сохранить себя как высокий образец для подражания остальным.

После того, как прах Кэтрин благополучно упокоили на маленьком кладбище вашингтонского района Джорджтаун, где почти сорок лет спал вечным сном ее муж Филипп, покончивший с собой, состоялся разговор Билла Клинтона с Альбертом Гором, нечаянно записанный операторами Агентства национальной безопасности, кои не писали только Господа Бога. Клинтон сухо и кратко известил своего бывшего вице, что лично он, как и многие другие видные демократы, не рассматривает Гора как кандидата в президенты на выборах 2004 года.

- Мы с тобой неплохо сработались, - сказал Клинтон, - но ты выпал из обоймы, Эл, и тебе будет непросто найти свое место. Я сожалею, но это так.

- Но почему, Билл? Что случилось? Разве я мало сделал для партии? Разве мои усилия ничего не стоили? Лучшие мои побуждения - установление прочного мира, соблюдение прав человека, развитие демократии на планете... Я отказываюсь понимать тебя, Билл. Я собирался, я хотел приехать на похороны Кэтрин, но проклятый бронхит едва не доконал меня. Надо же понимать, где проходит грань между возможным и недопустимым!..

- Надо, - согласился Клинтон. - Киссинджер тоже так считает.

- Ну вот! А что конкретно Киссинджер?..

- Ты ведь знаешь - он очень болен. Я бы сказал, что он одной ногой уже в могиле. Но он пришел на церемонию прощания и даже сказал несколько слов. Он сказал, что Кэтрин всегда была мужественной и никогда - ожесточенной, ибо понимала, где проходит грань между возможным и недопустимым.