Серебряные крылья

снимками. Снижаюсь и нажимаю тумблер «Съемка».

«Жжик... жжик... жжик!»

Подо мной огромная автоколонна, на которую обрушилась восьмерка «илов».

— «Фокке-вульфы»! — кричит Сергеев.

— Я вижу шестерку! — добавляет Ерохин. — Нет-нет, еще четверку, всего десять справа под

облаками.

Шесть ФВ-190 бросаются к штурмовикам, а четверка связывает боем пару Сергеева. «Не

допустить, не допустить потери штурмовиков!» — мелькает главная, направляющая весь бой мысль.

— Сергеев, веди бой с четверкой, я буду у штурмовиков, — приказываю ведущему второй пары.

— Вас понял, — отвечает Сергеев.

Штурмовики потянулись цепочкой на восток, прикрывая один другого сзади.

— В круг не вставать, перебьют всех, идти на восток! — кричу по радио ведущему «илов».

— Понял, — отвечает летчик-штурмовик.

«Эх, высоты бы побольше», — с тоской думаю я о потерянной в результате фотографирования

тысяче метров. Но ничего, главное — все видеть, главное — спокойствие.

Мы с ведомым открываем огонь одновременно, и два ФВ-190 отваливают от «илов», не сделав ни

одного выстрела.

Вторая пара набрасывается на нас, начинается карусель, в которой даже после боя трудно

разобраться. Четверка ФВ-190 дерется с нашей парой. Мешает облачность — вертикальный маневр

ограничен, но в фашистам туго — они связывают себя плотной группой и того гляди столкнутся. Никто

не стреляет: не удается выбрать позицию ни нам, ни фашистам. Ведомый держится прекрасно. Молодец!

Мы постепенно оттягиваем карусель на восток. Но что это? Горящий самолет с огромным черно-

красным шлейфом проносится вниз и взрывается... Чей? Сердце замирает от неизвестности.

А это что? Пара ФВ-190 повисла на хвосте двух «яков» и гонится за ними. А «яки», вместо того

чтобы отогнать их (это, кажется, Сергеев и Ерохнн), несутся к нам на помощь.

Сергеев дает очередь, и ФВ-190 падает, взрывается. Хорошо! Мы с ведомым «выбиваем» из-под

хвоста Сергеева пару и... какое приятное чувство — четверка в сборе, а «фокке-вульфы» в стороне в

замешательстве, но собираются в группы и готовятся снова атаковать. У нас мало горючего и еще меньше

желания упасть где-то не на своей территории.

— Увеличить обороты! — кричу по радио и перевожу самолет в пологое снижение к Тиссе.

Наконец-то голубая лента реки позади, и ниже мелькают маленькие восемь точек — это наша

группа, потерь нет!

— Кто сбил первого «фоку»? — спрашиваю я Сергеева.

— Первого Ерохин, второго я, — радостно отзывается командир звена.

— Молодцы! А кричал: сегодня тринадцатое, сегодня тринадцатое! — смеюсь я над Сергеевым.

— А что, и правильно предостерегал — чуял, что бой будет горячим, — отозвался старший

лейтенант.

Штурмовики радовались не меньше нашего и сильно галдели по радио, поздравляли друг друга с

победой. Радиостанции работали безукоризненно, и каждому хотелось что-то сказать в эфир.

У второй группы было такое же задание, как и у нас, тот же маршрут полета, но цель находилась

чуть подальше.

Группа слетала хорошо, хотя пришлось выдержать очень тяжелый воздушный бой. Подступы к

Будапешту фашисты решили оборонять не на жизнь, а на смерть.

Будапешт оказался крепким орешком, и не напрасно полку позже присвоили звание 122-го

Будапештского. А чтобы заслужить это звание, пришлось много поработать.

В одном из воздушных боев группа Гугнина потеряла два штурмовика и два истребителя. Этот

случай стал предметом разбирательства на партийном собрании.

Майор Кривошеев резко критиковал летчиков за плохую осмотрительность. Выступило много

коммунистов.

Понравилось выступление Игоря Ускова. Он с сорок третьего года в полку, и мы хорошие

товарищи, хотя и в разных эскадрильях.

— Летаем малыми группами, — резко говорил Усков. — Увлекаемся радиосвязью, много болтаем

в воздухе и плохо защищаем друг друга в бою.

Игорь лучший методист полка. С подчиненными строг, но убеждает легко, быстро. И летает

хорошо. Сбил под Хатваном двух стервятников.

Росляков поддержал Игоря.

— Нужно летать большими группами — под Будапештом сильная авиационная группировка врага.

— Маловато самолетов, да и летать далеко приходится, — бросил Мовчан.

— Пора перебазироваться, пора, — поддержал Мовчана Клюев. — Но батальоны обслуживания не

успевают за наступающими войсками. Поэтому авиация отстает.

Наконец-то перелетели в Ясладань. 75 километров до Будапешта. Ровная полевая площадка

(бывшее поле, схваченное зимним морозцем) гостеприимно приняла авиаторов. Взлетная полоса меньше

километра. Впереди канал, слева канал. Соорудили мостик и на другом берегу разместили стоянку

самолетов.

В одном из полетов на моей «четверке» лопнула трубка воздушной системы. Шасси вышли, но для

торможения воздуха не осталось. Самолет бежит вдоль канала и не хочет останавливаться. Что делать?

Впереди обваловка канала, а чуть правее небольшой мостик к месту стоянки самолетов.

Хорошо бы попасть на мостик, а не в воду. . Решение правильное, и, пока скорость не погасла,

нужно направить нос самолета на этот мостик. Ноги работают непрерывно, руль поворота трепещет,

словно флаг на сильном ветру. О чудо, шасси проходят точно по мостику, деревянная подстилка

приятным гулом встречает самолет, и канал остается позади.

Слева и сзади каналы, впереди тоже канал. И до него всего 8—10 метров. Но... самолет

останавливается.

Росляков смеется:

— Мокрый? Вспотеешь от такой посадки.

А Гришин улыбается и трясет мою руку. Он рад, что командир жив, а «четверка» стоит, словно

конь, задрав голову, — целая и невредимая.

Это мой последний вылет с Гришиным. Иван будет водить пару, а я летать с новым летчиком

Титовым.

Вскоре наш полк перебазировался на новый аэродром. Ясберень... Это уже не поселок, а город.

Рядом железная дорога, по которой до Будапешта всего шестьдесят с небольшим километров. А

напрямую для летчиков всего пятьдесят.

Будапешт окружен. Совершенно неожиданно войска соседнего, 3-го Украинского фронта

форсировали -Дунай и, круто повернув на север, завершили окружение венгерской столицы. Резко упало

сопротивление фашистской авиации. Стало легче в воздухе, но не на земле. Упорные бои шли на

подступах к Будапешту.

— Полетите сопровождать шестерку штурмовиков, — приказывает. Саше Клюеву командир полка,

— в район Геделле.

— Цель какая, товарищ подполковник? — спрашивает Саша.

— Один танк. Не дает хода коннице.

— Так он подбит, что они мудрят?

— Нет, не подбит, — настаивает Росляков.

— Подбит, товарищ командир, бреющим летал наш ним только что!

Росляков улыбнулся.

— Лети, лети. И пехота и кавалерия свое дело знают. Но им легче идти в атаку под прикрытием

авиации.

— Понятно, — козырнул Саша и пошел к стоянке самолетов.

Штурмовики быстро подожгли указанный танк, уничтожив по пути к цели несколько вражеских

автомашин.

Фашисты отходили все дальше и дальше. Воздушные бои то разгорались, то стихали. Господство в

воздухе полностью наше.

Неожиданно произвел посадку на наш аэродром Ю-87. Немецкий «юнкерс» с шасси, которые не

убираются в полете. Пикирующий бомбардировщик, свиста которого так не любят пехота и танкисты.

Знаки на самолете румынские, фюзеляж разбит осколками снарядов.

— Фашисты, — развел руками румын. — Семь наших сбили, я один остался, — горестно добавил

летчик.

Румыны воевали рядом. Мы нередко видели их в воздухе, но на земле не приходилось. Все знали,

какой вклад они вносят в дело победы, летая на немецкой технике в тыл фашистов. Разве будут немцы

сбивать немецкие самолеты?

И румыны громили фашистов с воздуха.

Случайно, еще при полете на запад, восьмерке Ю-87 встретилась десятка ФВ-190. Немцы шли на