Вторжение

Стратегия: сокрушение с добиванием

Начиная военную кампанию против России, Англия и Франция, помня неудачный опыт Наполеона Бонапарта в борьбе с русской армией, [88] сделали ставку на ведение войны по привычному для них образу локальных колониальных кампаний в Азии и Африке. В этих операциях приходилось действовать на территории стран с непривычным климатом, слабой инфраструктурой и огромными пространствами, серьезно затруднявшими продвижение в глубь материка. Характерными чертами такой войны были захват прибрежной территории с последующим созданием там одной или нескольких баз, необходимых для обеспечения дальнейших действий. Это по сути классика любой десантной операции вторжения, которая актуальна и в настоящее время. Потому тратить время на обсуждение уникальности замысла операции вторжения в пределы Российской империи мы не будем — подобные действия проводились и ранее, с разной степенью успеха. То, что задумали союзники, полностью соответствовало бытовавшей теории «ограниченной войны» Карла Клаузевица. Обязательным условием такой войны была реальная для противника угроза вторжения.

«В такой войне …наступательные операции должны быть пропорциональны имеющейся в виду цели. Первая акция, естественно, захват территорий, о которых идет речь… затем можно продолжать наступление, в зависимости от обстоятельств и имеющихся сил, чтобы получить желаемую территориальную уступку, угрожая врагу на его земле». В этом, по сути, заключается и доктрина «ограниченной войны» Клаузевица: сначала территориальная стадия, во время которой осуществляется попытка захватить географический объект, затем стадия принуждения, в процессе которой оказывается общее давление на противника, имеющее целью заставить его принять завязанную неблагоприятную ситуацию.

Но вот масштабы и методы планируемой кампании действительно не имели равных в истории. И если генерал Н. Обручев относит операцию союзных войск 1854 г. с разряду уникальных, то в этом случае это имеет отношение к ее размаху. За весь XIX век это был «…один лишь пример абсолютного обладания морем». ^{138}

Подобная война обязательным условием ведения предполагала наличие сильного флота, которым обе европейские державы обладали в достаточном количестве. Во Франции военно-морской флот и сухопутные силы были качественно сбалансированы, в Англии, наоборот, армия традиционно была изгоем по сравнению с элитой — военными моряками. В этом не было ничего необычного и определялось политикой и военными доктринами владычицы морей.

Морским десантным операциям всегда отводилось видное место в военной стратегии такой крупной морской державы, как Великобритания, островное положение которой, а также наличие глобальных интересов и колоний, требующих защиты, предопределяли важность для нее осуществления интервенции с моря. Неоспоримое господство этой державы на море в XV1II–XIX веках позволяло ей беспрепятственно предпринимать имперские военные экспедиции в различные страны мира». ^{139}

Вторжение в Крым — классический пример того, что в военном искусстве получило название британской или морской формы войны. Таковым можем считать применение ограниченного метода к неограниченной форме как помощь в более крупных операциях союзников. Этот метод обычно был доступным для англичан, потому что преимущество на море позволило им выбирать театр в самом деле ограниченный. Лучший пример подобной операции — действия Веллингтона на Пиренейском полуострове в начале века. Мнение Веллингтона о важнейшем факторе было выражено контр-адмиралом Маркхэмом, который в сентябре 1813 г. был направлен адмиралтейством в Испанию для переговоров с Веллингтоном. «Если кто-нибудь, — сказал он, — желает знать историю этой войны, я скажу, что именно господство на море дает мне возможность поддерживать мою армию, в то время как у противника такой возможности нет». ^{140}

Период Крымской войны — не только война Англии и Франции с Россией. Это продолжение их традиционного военно-морского противостояния. В 1853–1854 гг. французский флот занял относительно британского более выгодные позиции. Преимущество французам обеспечила постройка кораблей не только мощных, но и составлявших однородную силу, специально предназначенную для решения стоящих перед флотом задач. Таким образом, в отличие от англичан они впервые проводили линию не только количественного пополнения флота новыми кораблями, но и стремились разработать и апробировать новую тактику их применения.

В середине XIX в. они как минимум дважды серьезно опережали англичан. Первый раз построив винтовой линейный корабль «Наполеон» с машиной мощностью 950 лошадиных сил, второй — введя в строй броненосец «Ла Глуар» (1858 г.).

Какими бы глубокими ни были противоречия, в 1854 г. английская и французская эскадры действовали сообща. Совокупно флоты союзников количественно и качественно превосходили русский флот, который английские и французские адмиралы оценивали пусть и гораздо выше турецкого, но технически значительно слабее своей объединенной эскадры.

Но если бы только в техническом превосходстве было дело. Иногда передовая теория боевого применения может с успехом компенсировать технологическое отставание и обеспечить если не превосходство, то по крайней мере возможность сражаться.

Увы, но тут гордиться России было нечем. В империи первая половина XIX в. не отмечена крупными успехами в области развития теории военно-морского искусства, и особенно морской стратегии. Казалось, что военно-теоретическая мысль застыла и не пошла дальше взглядов, сформулированных теоретиками в конце XVIII в. Уроки Крымской войны лишь подтверждают это. Из-за отсутствия четких стратегических взглядов на характер будущей войны и даже на формы и способы применения сил флота русские флотоводцы не смогли грамотно оценивать обстановку и принимать обоснованные решения. ^{141}

Чтобы легче понять смысл происходившего, попробуем для начала кратко поговорить о глобальных целях операции. Об одном мы уже договорились — не трогать политические проблемы. Потому этот аспект отложим, тут ясно одно — «…защита территории Турции была основной заботой Уайтхолла [89] на средиземноморском театре в течение девятнадцатого века». ^{142} Турции, таким образом, отводилась роль обиженного ребенка, которого ненароком начал притеснять огромный русский медведь, как всегда, традиционно обвиняемый во всех грехах. Какие-то размытые интересы имела Франция. Этого, конечно, для масштабной кампании мало: для формирования многонациональной военной коалиции нужна более убедительная мотивация, желательно в виде объективной угрозы. И эту угрозу придумали в лице несчастной Турции, которую, впрочем, и сами европейцы были не против поделить.